Джефф Карлсон - Проклятая война

«Надо поговорить с Гилбрайдом, — решил майор. — Успокоить его. Если для начала я смогу переубедить его, затем мы двое возьмемся за всех остальных в командной палатке. При условии, что еще есть время».

Если хотя бы один боец выскажется открыто, если кто-нибудь поддастся гневу или махнет на все рукой, это вынудит его предпринять ответные шаги. Что делать, если кто-то откажется выполнять приказ? Людей и без того мало, так что майор не мог никого посадить под арест. Даже если этот кризис не подорвет его авторитет, об эффективной работе можно забыть.

Настроение в отряде и без того хуже некуда. А если он запрет десяток бойцов в одном из бункеров, да еще выставит как минимум двух сменных часовых, которым день за днем придется держать на мушке своих товарищей?

«Мне нужно больше времени».

Эрнандес не мог увидеть Лидвилл из-за зубчатых пиков, хотя ночами на горизонте мерцало слабое электрическое свечение, словно окутавший землю розоватый туман. И все же он оставался на месте. Тяга была слишком сильной. Жажда уверенности.

С того момента, когда было принято решение оставить космическую станцию, события развивались слишком быстро. Ходили слухи о перетасовках в высшем руководстве. Эрнандес все еще гадал, что случилось с Джеймсом Холлистером. Удалось ли ученому бежать, или он сейчас в тюрьме? А может, расстрелян за предательство? Эрнандес подозревал, что президентский совет опасался переворота.

Еще он размышлял о том, действительно ли сработала нановакцина. Должна была. Иначе зачем повстанцам так упорно давить на Лидвилл, тратя последние ресурсы… И если бы не иммунитет к техночуме, капитан Янг и другие изменники вряд ли скрылись бы в огромном кладбище Сакраменто, отказавшись сдаться. Или нет? Может, все они мертвы. Может, захвачены и сидят под замком в Калифорнии или в самом Лидвилле. Майор не знал. Эту информацию тщательно скрывали, потому что если она всплывет… и если это правда…

Верность разнообразных воинских частей, базирующихся вокруг Лидвилла, была основана на ресурсах города и на привычке подчиняться, но в основном на ресурсах. На всей планете не было места лучше.

Но если люди вновь смогут спуститься ниже барьера?

Нет. Слишком просто обвинить во всем Лидвилл. Даже если руководство сменится, нужно ли им менять курс? В Лидвилле оборудовали лучшие лаборатории на планете. Они должны развивать и держать под контролем вакцину. Эрнандес верил в это. И если другое нанооружие действительно существует, Лидвилл тоже должен его контролировать. Войны, идущие сейчас на остальных континентах, очень легко могут перекинуться сюда. Пригодных для обитания областей осталось слишком мало, и им нужна была центральная власть.

Еще недавно президентский совет состоял из настоящих, демократически избранных представителей народа. Им выпал очень скверный расклад, и они сделали лучшее, на что были способны. И все же… И все же много достойных мужчин и женщин оказались на другой стороне. Джеймс Холлистер, капитан Янг, Рут Голдман и тот беженец, Кэм.

Эрнандес поежился от холода и тут увидел одинокую темную птаху, летевшую против ветра. Он снова подумал о том, как перетасуются все эти стрелки и квадраты на карте, если появится вакцина. В последнее время в Америке было совершено слишком много зверств, и снова стать одной нацией будет нелегко. Слишком много причин для взаимной ненависти, а на других континентах остались народы, тоже жаждущие заполучить вакцину. Так что вопрос лишь в масштабах надвигающегося конфликта: кто против кого, на чьей территории и когда. Эрнандес хорошо представлял это. Во многих смыслах новое цунами будет не менее свирепым и всепожирающим, чем сама техночума, — и он понимал, что небольшие отряды, вроде его собственного, могут стать решающим фактором в гражданской войне, сдвинув чашу весов.

Франку Эрнандесу все еще предстояло решить, на чьей он стороне.

Рут отвела бинокль от лица и поморщилась. По лицу под очками и маской катился пот. Их троица нашла клочок тени рядом с грузовиком «ФедЭкс», но легче не стало. Грузовик все утро впитывал солнечные лучи, и теперь излучал тепло вместе со специфическим типографским душком старых посылок, медленно поджаривающихся внутри. Картон и клей. На забитом машинами шоссе было жарко как в печи. Полтора дня назад небо расчистилось — ни единой тучки. Похоже, весна уступала место лету. Вокруг царили безветрие и зной, солнце белым факелом горело в небе. Беглецы старались обходить стороной машины, выкрашенные темной краской. Рут чувствовала, как раскалены черные автомобили, даже сквозь перчатку и куртку. После множества таких прикосновений кожа на здоровой руке покраснела и начала болеть. Наружная сторона бедер, колени, ноги — все, что постоянно касалось машин, — пострадали почти так же.

Стараясь не обращать внимания на боль, женщина вглядывалась в ряды домов снизу от шоссе. Вряд ли она могла заметить что-то существенное, но до сих пор все складывалось из мелочей — и к тому же, к ее стыду, Рут терзало нездоровое любопытство.

Больше чем в полутора километрах стальной метеорит пропахал два квартала спального района, разбрасывая во всю сторону осколки. По меньшей мере дюжина домов сгорела или обрушилась — от них остались только куски стен, перекрытий и россыпи мебели, присыпанные штукатуркой. Кое-где виднелись искореженные обломки металла. Самолет, должно быть, приближался к точке рандеву на 65-й трассе, хотя они направлялись не туда. Они уже миновали Роклин и углублялись на северо-восток.

Это поле обломков скрывалось под вихрем насекомых. Привлеченные кровью и клочками тел, разбросанными по руинам, муравьи и мухи кишели на земле и вились в воздухе гигантскими столбами. Трое беглецов пытались обойти эту бурю, не понимая, что ее вызвало, пока Ньюкам не заметил сквозь дымку фюзеляж самолета. Самым большим уцелевшим обломком была носовая часть транспортника C-17 Globemaster III. Вероятно, это и был тот самолет, на борту которого летел обнаруженный ими вчера солдат. C-17 рухнул почти в пятнадцати километрах от первого трупа.

«Господи Боже, Боже мой», — думала Рут, стараясь изгнать из головы эту картину.

Самолет, рассыпающийся в воздухе. Человек, выброшенный в пустоту. Новые воронки, оставшиеся после падения других частей C-17. Даже истекая потом под курткой, Рут ощутила холодок. Неважно, что она не просила повстанцев прилетать за ней. Эти люди погибли из-за нее, и она никогда не сможет отплатить за их героизм.

Рут прикрыла глаза. Ей хотелось помолиться, но недоставало веры.

«Боже» — для нее это было просто эмоциональное восклицание. И все же события последних дней напоминали Рут об отчиме и его спокойной вере, хотя эти воспоминания вызывали только зависть и злость. Женщина вновь взглянула на небо, стараясь перевести дыхание.