Роберт Силверберг - Замок лорда Валентина (сборник)

— Этот дом хоть немного напоминает тот, сожженный людьми узурпатора? — спросил Валентин, оставшись наедине с Насимонтом.

— По конструкции — один к одному, мой лорд. Оригинал, как вы помните, был задуман шестьсот лет тому назад самым первым и величайшим из Насимонтов. При восстановлении мы воспользовались старыми планами, не отступив от них ни на йоту. Часть мебели я истребовал от кредиторов, а остальное — копии. И плантация тоже восстановлена в том виде, в каком она была до пьяных дебошей. Заново выстроена дамба, осушены поля, вновь посажены фруктовые деревья: пять лет упорной борьбы — и от опустошений той злополучной недели не осталось даже следа. И все это только благодаря вам, мой лорд. Вы помогли мне подняться на ноги — и восстановили целостность всего мира…

— Молюсь, чтобы так оно и было.

— Так и будет, мой лорд.

— Ты так полагаешь, Насимонт? Думаешь, нам уже не грозят неприятности?

— Какие неприятности? — Насимонт легонько прикоснулся к руке Валентина и повел к широкой терассе, с которой открывался великолепный вид на все его владения. В лучах заката и мягком отсвете развешенных на деревьях желтых воздушных шаров-светильников Валентин увидел продолговатую лужайку, спускавшуюся к тщательно возделанным полям и садам, а за ними — безмятежный полумесяц озера Айвори, на светлой поверхности которого неясно отражались многочисленные вершины горы Эберсинул. Откуда-то доносилась музыка — похоже, кто-то перебирал струны; несколько голосов слились в негромкую песню, последнюю в этот праздничный день. Все здесь навевало мысли о покое и процветании. — Неужели, мой лорд, глядя на все это, вы можете поверить, что в мире существуют какие-то неприятности?

— Я понимаю тебя, дружище. Но с твоей террасы открывается вид далеко не на всю планету.

— Мы живем в самом безмятежном из миров, мой лорд.

— Так оно и было много тысячелетий подряд. Но как долго еще продлится его безмятежное существование?

Насимонт ответил таким взглядом, будто впервые за весь день увидел Валентина.

— Что с вами, мой лорд?

— Мои речи кажутся тебе чересчур мрачными, Насимонт?

— Я еще ни разу не видел вас в такой печали, мой лорд. Можно подумать, что все вернулось на круги своя, и передо мной опять лже-Валентин, а не тот, которого я знал.

— Я — настоящий лорд Валентин. Но, пожалуй, очень уставший, — с легкой улыбкой ответил Валентин.

— Пойдемте, я покажу вам ваши покои, и там же, когда вы будете готовы, состоится ужин в узком кругу: только моя семья и несколько гостей из города да человек тридцать ваших людей…

— После Лабиринта — и впрямь узкий круг, — беспечно заметил Валентин.

Он последовал за Насимонтом в темные и таинственные закоулки дома. Герцог привел его в крыло, расположенное в стороне, на высоком восточном отроге горы. Здесь, за грозным заслоном из охранников-скандаров, включая самого Залзана Кавола, находились королевские покои. Попрощавшись с хозяином, Валентин прошел внутрь и застал Карабеллу одну. Она отдыхала в глубокой ванне, выложенной изысканной голубой с золотом плиткой из Ни-мойи; стройное тело девушки смутно просвечивало сквозь поднимавшуюся над поверхностью воды причудливо искрящуюся пену.

— Изумительно! — воскликнула она. — Иди сюда, Валентин.

— С превеликой радостью, моя госпожа!

Он скинул сапоги, отшвырнул дублет и плащ и, блаженно вздохнув, скользнул в ванну. Вода кипела пузырьками, словно наэлектризованная, и только теперь Валентин увидел слабое свечение над ее поверхностью. Закрыв глаза, он откинулся назад, положил голову на гладкую плитку парапета, приобнял Карабеллу, притянул к себе и легонько поцеловал в лоб. Когда она повернулась к нему, из-под воды на краткий миг показался сосок ее небольшой округлой груди.

— Что они добавляют в воду? — спросил он.

— Вода поступает из природного источника. Дворецкий упомянул про «радиоактивность».

— Сомневаюсь, — сказал Валентин. — Радиоактивность — нечто совсем другое, мощное и опасное. Я изучал ее, поэтому знаю, о чем говорю.

— И что же она собой представляет, если не имеет ничего общего с тем, что мы видим вокруг себя?

— Не могу сказать. Благодарение Божеству, чем бы она ни была, на Маджипуре ее нет. В любом случае, не думаю, Что мы смогли бы в ней купаться. А это, скорее всего, какая-то разновидность минеральной воды.

— Вполне возможно.

Некоторое время они плескались в полном молчании. Валентин ощущал, как к нему возвращается жизненная сила. Что тому причиной? Особая, пощипывающая кожу вода? Успокаивающая близость Карабеллы и наконец-то полное избавление от приверженцев, поклонников, просителей и ликующих граждан, освобождение от давления со стороны придворных? И то, и другое, и третье… Все это вместе помогло ему отвлечься от невеселых мыслей. Присущая ему от природы стойкость должна в конце концов проявиться и вытащить его из того странного, подавленного состояния, в котором он пребывал с тех пор, как вступил в Лабиринт. Он улыбнулся. Карабелла прикоснулась губами к его губам; ладони Валентина скользнули по ее гладкому гибкому телу вниз, к тонкой мускулистой талии, к сильным упругим бедрам.

— Прямо в ванне? — сонно спросила она.

— А что? Вода — просто чудо.

— Да, конечно.

Подплыв к нему, она обвила его ногами; взглянула на него из-под полусомкнутых век — и глаза ее закрылись. Валентин слегка сжал ее тугие ягодицы и привлек к себе. Неужели прошло десять лет, подумал он, с той самой первой ночи в Пидруиде, когда после торжеств в честь того, другого лорда Валентина мы любили друг друга в полосе лунного света под высокими серо-зелеными кустами? Трудно даже представить: целых десять лет. Их тела соединились, задвигались в ставшем таким знакомым, но отнюдь не надоевшем ритме, и он мгновенно забыл и о первой встрече, и обо всех последующих, забыл обо всем, наслаждаясь теплом, любовью и счастьем.

Потом, когда они одевались к дружескому застолью на пятьдесят персон в покоях Насимонта, она спросила:

— Ты и вправду собираешься сделать Хиссуна короналем?

— Что?

— Мне показалось, что ты имел в виду именно это. Я о загадках, которыми ты донимал меня по дороге, — помнишь?

— Помню.

— Если ты не хочешь говорить…

— Нет-нет, я не собираюсь от тебя таиться.

— Значит, это правда?

Валентин нахмурился.

— Да, я считаю, что он может быть короналем. Я слежу за ним еще с той поры, когда он был всего-навсего чумазым мальчишкой и бегал по Лабиринту, выпрашивая кроны и реалы.

— Но разве простолюдин может стать короналем?

— Странно слышать такой вопрос от тебя, Карабелла, от той, которая была уличной артисткой, а теперь стала супругой короналя.

— Ты влюбился в меня и сделал поспешный выбор, с которым, как тебе известно, не смирился никто.