Роберт Силверберг - Замок лорда Валентина (сборник)

— Полагаю, что да, господин.

— Да здесь же ничего не останется! Это будет похоже на нашествие саранчи. Они уничтожат имеющиеся у нас запасы провизии, наверняка разграбят дом и убьют всех, кто встанет на пути. Не со зла, нет, а просто в состоянии всеобщей истерии. Как, по-вашему, я прав?

— Да, господин.

— И когда же они здесь появятся?

— Через два, может быть, через три дня, как они сказали.

— Тогда вам с Ксхамой нужно уходить сегодня же утром. И всем остальным тоже. Думаю, в Фалкинкип. Вы должны добраться до Фалкинкипа прежде, чем появится вся эта толпа. Только тогда вы будете в безопасности.

— А вы не уйдете, господин?

— Нет.

— Господин, умоляю…

— Нет, Симуст.

— Вы наверняка погибнете!

— Я уже погиб, Симуст. Зачем мне бежать в Фалкинкип? Что я буду там делать? Я уже погиб, Симуст, неужели вам не понятно? Я — всего лишь собственный призрак.

— Господин… господин…

— Времени терять нельзя. Вам надо было забирать жену и уходить в полночь, когда вы увидели, как они расставляют зубы. Идите. Уходите сейчас же.

Этован Элакка развернулся и спустился по склону, а проходя через сад, воткнул драконий зуб туда, где нашел его, у основания пиннины.

Тем же утром гэйрог и его жена пришли к нему и умоляли уйти вместе с ними — Этован Элакка еще ни разу не видел, чтобы гэйроги были настолько близки к тому, чтобы расплакаться, хотя они лишены слезных желез, — но он твердо стоял на своем, и в конце концов они ушли без него. Потом он созвал всех, кто еще сохранял ему верность, и отпустил их, раздав им все деньги, что имелись у него на руках, и значительную часть провизии из кладовых.

Вечером он впервые в жизни сам приготовил себе ужин. Для новичка получилось неплохо. Потом он открыл последнюю бутылку вина урожая времен метеоритного дождя и выпил гораздо больше, чем мог бы себе позволить при обычных обстоятельствах. Происходящее в мире казалось ему очень странным и с трудом поддающимся восприятию, но после вина все стало проще. Сколько тысячелетий царил на Маджипуре мир! Каким приятным местом была эта планета! Как гладко здесь текла жизнь! Корональ и понтифекс, корональ и понтифекс — ничем не нарушаемый порядок перемещения с Замковой горы в Лабиринт. И правили они всегда с согласия многих на благо всех, хотя, конечно, кто-то получал благ больше, чем другие, — но никто не голодал, никто не испытывал нужды. А теперь всему приходит конец. С небес падает отравленный дождь, сады погибают, урожай уничтожен, начинается голод, появляются новые религии, обезумевшие толпы ползут к морю. Знает ли об этом корональ? А Хозяйка Острова? А Король Снов? Что делается для того, чтобы все исправить? Что можно сделать? Помогут ли светлые сны, навеянные Повелительницей, наполнить пустые желудки? По силам ли грозным видениям, ниспосланным Королем, повернуть вспять толпы? Сможет ли понтифекс, если он вообще существует, выйти из Лабиринта и обратиться ко всем с проникновенным воззванием? Проедет ли корональ от провинции к провинции, призывая к терпению? Нет, нет и еще раз нет. Все кончено, подумал Этован Элакка. Как жаль, что все это происходит не двадцатью, тридцатью годами позже, чтобы я мог спокойно умереть в своем саду, в цветущем саду. Он не смыкал глаз ночь напролет: все было спокойно. Утром ему показалось, что он слышит неясный рокот орды, приближающейся с востока. Он прошелся по дому, открывая все запертые двери, чтобы бродяги причинили зданию как можно меньше ущерба, рыская здесь в поисках пищи и вина. Дом был очень красивый, и он надеялся, что с ним ничего не случится.

Потом он погулял по саду среди скрюченных и почерневших растений. Он обнаружил, что после смертоносного дождя их осталось гораздо больше, чем ему казалось, поскольку в течение последних мрачных месяцев его взор обращался лишь в сторону опустошений, но вот, плотоядные растения все еще цветут, а с ними — деревья ночных цветов, несколько андродрагм, двикки, сихорнские лозы и даже хрупкие ножевые деревья. Он бродил среди них в течение нескольких часов, подумывая о том, чтобы отдаться одному из плотоядных растений… но нет, это будет некрасивая смерть, медленная, кровавая и неизящная, а ему хотелось, чтобы о нем сказали — даже если и некому будет говорить, — что он до конца сохранил элегантность. Тогда он пошел к сихорнским лозам, увешанным незрелыми, желтыми плодами. Спелые сихорны — один из изысканнейших деликатесов, но желтый плод налит смертоносными алкалоидами.

Этован Элакка довольно долго стоял возле лозы. Он не испытывал ни малейшего страха, просто был еще не совсем готов. И вдруг до него донесся гул голосов, на этот раз уже не воображаемый, — резкие голоса городских жителей. Благоухающий ветер доносил эти звуки с востока. Вот теперь он был готов. Конечно, гораздо учтивее было бы дождаться их и предложить гостеприимство в своем поместье, лучшие вина и обед, какой он только мог позволить; но без прислуги он не смог бы сыграть роль радушного хозяина, да и вообще недолюбливал горожан, особенно когда те являлись непрошеными. В последний раз взглянув на двикки, ножевые деревья и единственную каким-то чудом выжившую хадатингу, он предал свою душу на милость Повелительницы и почувствовал, что на глаза навернулись слезы. Однако таким, как он, плакать не подобает. Этован Элакка поднес к губам желтый сихорн и решительно вонзил зубы в жесткий, незрелый плод.

Прежде чем готовить обед, Эльсинома решила лишь немного отдохнуть. Но не успела она прилечь, как словно провалилась в глубокий сон — в туманное царство желтых теней и расплывчатых розовых холмов. Короткая предобеденная передышка едва ли предполагала получение послания, однако, когда сон накрепко смежил ее веки, Эльсинома ощутила в душе легкое давление, предвещавшее появление Повелительницы Снов.

В последнее время Эльсинома постоянно уставала. Никогда ей не приходилось работать так тяжко, как в последние несколько дней. После того как весть о несчастье в западном Зимроэле достигла Лабиринта, все дни напролет кафе было переполнено возбужденными чиновниками понтифексата: за парой кубков мулдемарского или золотистого дюлорнского — столь сильное душевное волнение могли успокоить только лучшие вина — они обменивались здесь свежими новостями. Эльсинома не знала ни минуты передышки, без конца проверяла и перепроверяла свои записи, посылала к виноторговцам за новыми бочками взамен опустевших. Поначалу ей даже нравилось чувствовать себя участницей исторических событий, но вскоре она совершенно выбилась из сил.

Засыпая, она думала о Хиссуне, о принце Хиссуне. Как же трудно свыкнуться с тем, что ее сын — принц! Уже несколько месяцев от него не приходило ни единой весточки — после того ошеломляющего письма, больше походившего на сон: в нем он сообщал, что принят в высший круг аристократов в Замке. Образ Хиссуна в ее воображении постепенно начинал терять черты реальности. Она представляла его не маленьким мальчиком, быстроглазым и смышленым, который когда-то доставлял ей столько радости, служил утешением и опорой, но незнакомцем в богатых одеждах, проводившим свои дни в беседах с сильными мира сего, принимающим решения, от которых зависит судьба всей планеты. Хиссун виделся ей за огромным столом, отполированным до зеркального блеска, среди людей постарше — их черты вырисовывались неясно, но от них тем не менее исходило ощущение знатности и власти — и все они внимательно слушали Хиссуна. Затем картина исчезла, и Эльсинома увидела желтые облака и розовые холмы. Повелительница Снов вошла в ее душу.