Роберт Силверберг - Замок лорда Валентина (сборник)

— А мы будем бросать монету, чтобы определиться? — вдруг послышался чей-то голос от входа.

У дверей стоял и смотрел на Хиссуна потный, небритый Диввис, все еще в охотничьем костюме.

— Рад снова видеть вас, лорд Диввис, — с улыбкой приветствовал его Хиссун.

— Сожалею, что пропустил значительную часть совещания. Сегодня мы собираем армии и выбираем короналя, да, принц Хиссун?

— Короналя должен выбрать лорд Валентин, — Хиссун оставался по-прежнему хладнокровным. — А после этого вам и мне придется собирать и вести армии. И думаю, пройдет немало времени, мой лорд, прежде чем у нас появится время для развлечений — таких, например, как охота. — Он указал на свободное кресло рядом с собой. — Прошу садиться, лорд Диввис. Я высказал собравшимся здесь несколько предложений, а теперь хочу повторить их для вас, если вы уделите мне несколько минут. А потом мы должны принять какое-то решение. Итак, займите свое место и выслушайте меня, лорд Диввис. Прошу.

Опять в море: сквозь духоту и дымку нагретого воздуха, когда в спину дует яростный ветер с Сувраэля, а мощное безостановочное течение с юго-запада подталкивает корабли к северным землям. Валентин ощутил и другие течения, водоворотом проходящие по его душе. Слова главного спикера Хорнкэста на банкете в Лабиринте все еще звучали у него в мозгу, будто он слышал их только вчера, а не десять тысяч лет тому назад: «Корональ — это персонификация Маджипура. Маджипур находит свое воплощение в личности короналя. Он есть мир, а мир есть корональ». Да, именно так.

И по мере того, как он передвигался по поверхности планеты с Замковой горы до Лабиринта, от Лабиринта до Острова, с Острова в Пилиплок, затем в Пиурифэйн, потом в Беллатул, с Беллатула на Сувраэль — теперь с Сувраэля опять на Остров, — душа Валентина все больше открывалась навстречу боли Маджипура, его разум становился все восприимчивей к муке, замешательству, безумию, страху, которые теперь разрывали на части мир, бывший когда-то самым мирным и счастливым из миров. День и ночь на него изливались мучения двадцати миллиардов душ. И он с радостью принимал их, и стремился воспринять и постичь все, что исходило от Маджипура, и с готовностью искал возможности ослабить эту боль. Но напряжение утомляло его. Слишком многое на него нахлынуло; он не мог все постичь и свести воедино, и часто оно затопляло и ошеломляло его; но возможности уклониться не было, поскольку он являлся одним из властителей и не мог отказаться от возложенной на него миссии.

Все послеобеденное время он в одиночестве простоял на палубе, глядя прямо перед собой, и никто, даже Карабелла, не посмел приблизиться к нему — настолько глухая стена отрешенности окружала его. Когда же она все-таки подошла, робко и неуверенно, он улыбнулся, обнял ее, но не сказал ни слова, поскольку находился сейчас в мире, где не было нужды в словах, где он был спокоен, где изъязвленные участки его души могли исцелиться. Он знал, что она не станет докучать ему.

После долгого молчания она посмотрела на запад и ахнула от изумления, но больше ничем не нарушила тишины.

Заговорил он, причем его голос звучал словно издалека:

— Что ты там увидела, любимая?

— Какой-то силуэт. Кажется, дракона.

Он промолчал.

— Неужели это возможно, Валентин? Ведь нам говорили, что в здешних водах в это время года не должно быть никаких драконов. Но что же тогда я вижу?

— Ты видишь дракона.

— Но ведь говорили, что их не будет. Однако сомневаться не приходится. Что-то темное. Что-то огромное. И плывет в одном с нами направлении. Валентин, откуда здесь драконы?

— Драконы есть везде, Карабелла.

— Может быть, мне чудится? А что, если это лишь тень на воде — какое-нибудь скопление водорослей…

Он покачал головой.

— Ты видишь дракона. Дракона-короля, одного из самых крупных.

— Ты говоришь, даже не посмотрев, Валентин.

— Да. Но дракон там.

— Ты его ощущаешь?

— Да, ощущаю. Присутствие громадного дракона. Силу его мысли. Могучий разум. Я ощутил его еще до того, как ты подала голос.

— Ты стал таким чувствительным.

— Слишком.

Он продолжал смотреть на север. Огромная душа дракона лежала тяжким грузом на его душе. Его чувствительность за эти месяцы постоянного напряжения значительно возросла; теперь он мог посылать мысленные сигналы почти без усилия и едва сдерживался, чтоб не делать этого. Во сне или наяву он странствовал в недрах души мира. Расстояние уже не являлось для него препятствием. Он ощущал все, даже суровые, горькие мысли оборотней, даже медленные пульсирующие излучения, исходившие от драконов.

— Что ему нужно? Он хочет напасть на нас, Валентин? — спросила Карабелла.

— Сомневаюсь.

— Но ты не уверен?

— Я ни в чем не уверен.

Стремясь соприкоснуться с разумом громадного хозяина моря, он послал ему мысленный сигнал. На мгновение образовалось что-то наподобие контакта — ощущение открытости, взаимопроникновения. А потом это ощущение исчезло, будто его смахнули могучей дланью, но не презрительно, не высокомерно, а так, будто дракон говорил: «Не сейчас, не здесь, еще не время».

— У тебя такой странный вид, — сказала она. — Так будет дракон нападать?

— Нет. Нет.

— Ты кажешься испуганным.

— Нет, я не испуган, нет. Я просто стараюсь понять. Но я не чувствую угрозы. Только настороженность… бдительность… этот могучий разум наблюдает за нами…

— И, наверное, сообщает о нас метаморфам?

— Возможно.

— Если драконы и метаморфы заключили против нас союз…

— Так считает Делиамбер, основываясь на показаниях какого-то метаморфа, которого больше уже не допросить. Мне кажется, что все гораздо сложнее. Думаю, что пройдет еще немало времени, прежде чем мы поймем, что связывает меняющих форму и драконов. Но повторяю, опасности я не чувствую.

Она помолчала, глядя на него.

— Ты и вправду можешь читать мысли дракона?

— Нет. Я чувствую мысли дракона, их присутствие. Прочитать я ничего не могу. Дракон — загадка для меня. Чем сильнее я стремлюсь добраться до него, тем легче он отталкивает меня.

— Он поворачивает. Он начинает удаляться.

— Да. Я чувствую, что он закрывает от меня свой разум… удаляет меня… отстраняется…

— Чего он хотел, Валентин? Что он узнал?

— Хотел бы я знать.

Корональ крепко вцепился в поручень. Он обессилел, его трясло. Карабелла на мгновение положила ладонь на его руку и сжала ее. Они снова погрузились в молчание.

Он не понимал. Он понимал так мало, но догадывался, как важно понять. Он был уверен, что именно через него могут быть решены проблемы мира и восстановлено единство. Он, только он может свести в гармонии противоборствующие силы. Но как? Как?