Гоар Маркосян-Каспер - Вторая Гаммы

Он рассмеялся, и Дан понял, что вся эта история его, в основном, забавляет. Вот как?

— Так Самисис это богиня? — спросил он.

— По всей видимости. Богиня плодовитости, я думаю.

— Плодородия, ты хочешь сказать?

— Нет, не хочу. Какое плодородие там, где нет земледелия? — Он сделал паузу, потом добавил: — Это уже два. На обеде я слышал об еще одном боге.

— Каком?

— Войны, разумеется. У него звучное имя — Руаран.

— Паомес тоже намекнул мне на высшую силу. Но никого не назвал. Судя по смыслу, и он имел в виду бога войны. Значит, религия у них есть. Собственно, этого следовало ожидать, в подобную эпоху без веры обойтись сложно.

— Без веры вообще обойтись сложно, — заметил Маран задумчиво. — Даже в наше с тобой время. Большинство человеческих существ до сих пор предпочитает, чтобы их так или иначе вели по жизни. Людей нашего склада, таких, кто не хочет быть безвольной марионеткой в чьих-то руках, куда меньше.

— Ну этого никто не хочет!

— В таком выражении может и нет. Но суть дела ведь именно такова: бог — кукловод, а ты — марионетка в его руках.

— Это в более древних религиях. Потому, наверно, они и эволюционируют. В сторону более человечных.

— Человечных религий, Дан, не бывает по определению. Любая религия ставит человека в подчиненное, зависимое положение, а следовательно, унижает его. И если ты не хочешь, чтобы кто-либо был выше тебя, ты просто отбрасываешь всякую религиозную идею.

— Чтобы кто-либо?.. Больно ты гордый, — засмеялся Дан. — Ладно, а что еще она сказала?

— Ничего особенного. Отпустила несколько критических замечаний в адрес местного сильного пола. Ну это меня не удивило, я так и думал, что вряд ли здешние парни в смысле определенных достоинств превосходят среднего представителя мужской половины рода человеческого.

Дан уловил в его тоне оттенок презрения и не преминул его кольнуть.

— Тебе, конечно, хорошо, — заметил он с легкой иронией, — поглядывать на этих средних представителей с высоты бакнианской исключительности.

— Если б это был божий дар, — сказал Маран сухо, — твоя ирония была бы к месту. Но ты сам теперь отлично знаешь, что это неустанный труд.

Что правда, то правда! Теперь Дан это знал. Кевзэ действительно предполагало постоянный труд, как, впрочем, и любая другая система физической тренировки. Никто не в состоянии готовиться к состязаниям впрок, мышечная работа не может прекратиться никогда. То есть, может, конечно, но одерживать победы тогда станут другие. Кевзэ, естественно, не спорт, но тренировать мышцы все равно надо каждый день. И чем было вызвано презрение в голосе Марана, Дан тоже знал. Первый репортаж о кевзэ появился в прессе еще перед их отлетом на Эдуру, но вернувшись оттуда через полгода, Дан вовсе не увидел очередей из желающих заниматься системой, создающей сексуальных суперменов, как идиоты-журналисты расписали кевзэ в газетах, ажиотаж — да, тот был, но охоты работать над собой… что вы! Собственно, он всегда знал, что земляне ленивы… Он вспомнил, как говорил об этом Нике еще в астролете, по дороге с Торены, именно тогда ведь они про кевзэ и узнали, и Ника воодушевилась, стала взахлеб строить планы о решении с его помощью соответствующих земных проблем, он же был настроен скептически, он лучше знал земных мужчин… не то чтобы видел насквозь, не такой он умный, но после знакомства с бакнами, да и прочими уроженцами иных планет, он научился смотреть на землян со стороны. Вначале земной патриотизм, как он его понимал или ощущал, мешал ему оценивать людей и вещи объективно, но постепенно… не в малой степени, благодаря, конечно, и влиянию Марана, Марану ложный патриотизм был чужд, он никогда не поставил бы над другими ни свой народ, ни свою планету, ни даже свою расу. Сам Дан стал приходить к этому только теперь, еще год с небольшим назад, на Эдуре, когда Маран стал вдруг говорить о землянах без почтения, его это, помнится, задело, но сейчас, после Глеллы… Конечно, и возраст, пришла пора зрелости, а значит, и критического отношения к жизни и людям, никогда он с такой ясностью не видел человеческих и общественных пороков… Да, земляне ленивы, а что касается этой стороны жизни, они были ленивы всегда, ленивы и эгоистичны. Если б еще не существовало всяких таблеток. Правда, толк от них сомнительный, а последствия удручающие, но кто думает о подобных вещах, когда есть повод увильнуть от лишних затрат энергии. Не времени, потому что убиение его — главная на сегодня земная проблема. И для этого все средства хороши. Опять-таки кроме труда.

— Ладно, Маран, — сказал он бодро. — Твою критику я принимаю.

— Какую критику? — удивился тот.

— Невысказанную. Конечно, земляне — бездельники. Но черт с ними! Давай спать.

— Давай, — согласился Маран и добавил: — Связь я пока отключу. Но если что-то надумаешь, вызывай в любой момент. Да, кстати, я буду вытаскивать тебя поближе к себе всякий раз, когда смогу. Вдруг подвернется шанс удрать. Ну все, спокойной ночи.

Когда Дан проснулся, Гениса все еще спала. Сжавшись в комочек под теплой шкурой с длинным серебристым мехом, она ровно дышала и иногда слабо улыбалась. Господи, до чего ему было жалко это злосчастное, забитое существо! Как голодный бездомный котенок… Он осторожно выполз из-под шкур, и, чтобы не разбудить ее, старался ступать полегче и поменьше шуметь.

«Ком» молчал, он не стал вызывать Марана, никакой спешки в этом не видя, ждал, пока тот объявится сам. Но принесли завтрак, он поел — никак не мог решить, поднять Генису и покормить или лучше не трогать, наконец отложил ее долю и быстро умял остальное, а от Марана все не было ни слуху, ни духу, а потом вместо него явился взбудораженный Паомес, даже не явился, а ворвался.

— Пойдем, — начал он с порога, — Маран сказал, чтобы я поговорил с тобой… — Он наткнулся взглядом на спящую девушку и замер, потом увидел, что разбуженная его шумным вторжением, та открыла глаза, и буркнул:

— Одевайся и уходи.

Девушка, стыдливо прикрываясь шкурой, нашарила валявшийся на полу балахон, торопливо натянула его и вскочила. Она хотела уже выскользнуть из комнаты, но Дан удержал ее за руку.

— Съешь это, — сказал он, кивая на оставленный ей завтрак.

Гениса испуганно взглянула на Паомеса, тот покосился неодобрительно на блюдо с мясом, посмотрел на Дана, на девушку, потом махнул рукой и перестал обращать на нее внимание.

— Пошли, — повторил он, поворачиваясь к Дану.

Быстро миновав десяток пустых коридорчиков и закутков, Паомес отдернул очередную занавеску и вошел в довольно просторное помещение, похоже, кухню. Не совсем, очага видно не было, наверно, мясо для правителя, его семьи и гостей варили за пределами шатра, на открытом воздухе, но подготовительные работы велись несомненно тут, несколько женщин трудилось в поте лица, склонившись над котлами и горшками, одна разделывала на каменной плите мясо, часть туши какого-то животного, скорее всего, каота, другая быстро-быстро перемешивала молоко, очевидно с добавлением закваски, жидкость густела на глазах, третья обрывала листья со срезанных целиком маленьких душистых кустиков, по пряному запаху Дан узнал растение, на котором настаивали питьевую воду.