Виталий Вавикин - Лики звезд

– Ничего.

– Не ври!

– Правда ничего, – Кэрролл сжимается. Оглядывается по сторонам, словно напуганный зверек, который ищет угол, в который можно забиться.

– Не бойся, – пытается успокоить ее Молли дрогнувшим голосом. – Ты ни в чем не виновата.

– Не виновата?

– Нет, – она гладит волосы Кэрролл – волосы, которые когда-то принадлежали ей. – Даже в библиотеке, – Молли чувствует, как вздрагивает это родное тело. – Видишь, я знаю о тебе все, но это ничего не меняет.

– Совсем?

– Совсем, – Молли обнимает ее. Прижимает к себе.

«Что же это? Как же это?» Молли гладит ее прямую спину. Свою спину. Сжимает худые плечи. Свои плечи. Кэрролл закрывает глаза. Эти родные голубые глаза. «Неужели это не Куза?» – думает Молли.

– Ты правда хочешь остаться в Аваллоне?

– Да.

– И стать высшей?

– Да, – губы Кэрролл дрожат. Глаза все еще закрыты. Рот открыт для поцелуя.

«Что за игра? – думает Молли. – Или она поступила бы так же?»

– Гликен рассказывал тебе о том, кто такой Кауфман?

– Кауфман?

– Да, – Молли отчаянно ищет следы тревоги.

Куза не может так хорошо притворяться! Она вспоминает ее рисунки, мечты. Или Кауфман – это не главное? Главным было желание забеременеть. Родить.

– Пойдем…

Молли ведет Кэрролл во внутренний дворик. Демонстрирует рисунки Кузы.

– Если от кого-то и зависят твои мечты, – говорит она, показывая черно-белое лицо Кауфмана на старых листах, – то только от него.

– От него? – Кэрролл вглядывается в молодое лицо.

– Нравится? – вкрадчиво спрашивает ее Молли.

– Немного.

– Он изменился. – Молли осторожно выкладывает рисунки, продолжая наблюдать за реакцией Кэрролл. Обращает ее внимание на изменения в лице на стеклянной глади окна, возле которого стоит безликая женщина. – Что-то не так?

– Что?

– Эти рисунки. Ты так смотришь на них…

– Ничего, – Кэрролл пытливо поджимает губы. – Просто…

– Просто… – Молли боится даже дышать.

– Это ведь ты нарисовала?

– Да.

– И эта женщина…

– Это тоже я.

– Я так и подумала.

– Правда? – Молли в ярости сжимает руки.

«Это ты! Ты! Ты! – кричит она в своей голове. – Ты, а не я! Слышишь?!»

– Я тоже иногда этого боюсь, – говорит Кэрролл, не замечая ее гнева.

– Боишься чего?

– Забеременеть, – она снова глуповато улыбается.

«Нелепая дура! Кого она хочет обмануть?!»

– Мне кажется, это уничтожит все, во что я верю.

– Во что ты веришь? – Молли снова смотрит на рисунки Кузы.

– Все, что я делала. Вся моя жизнь, – Кэрролл оборачивается. Смотрит на Молли голубыми глазами. – У тебя нет вина?

– Что?

– Красного вина? – она смущенно опускает голову. – Раз уж ты знаешь о том, что было в библиотеке, то, думаю, не осудишь и за это.

Чертово любовное гнездышко Кауфмана. Молли приводит сюда Кэрролл, все еще надеясь разглядеть за этими родными голубыми глазами сознание Кузы.

– Если ты кому-то и должна здесь нравиться, то это он, – говорит Молли.

Они сидят на мягком диване и ждут. Розовые подушки пахнут фимиамом. На столе в плоских чашах лежат виноград и персики. Тяжелые голубые шторы скрывают окно. Пара гладкошерстных кошек нежится на клетчатых пуфиках.

– Он гомосексуалист? – спрашивает Кэрролл.

– Смутил розовый цвет? – вкрадчиво спрашивает Молли.

– Кошки.

– Что?

– Если мужчина может позволить себе собаку, то он заводит собаку, – Кэрролл тяжело вздыхает. – А кошек обычно заводят женщины и гомосексуалисты.

– Так у тебя были кошки?

– У меня был Хак, – она заставляет себя улыбнуться. Смотрит на старые часы, висящие на стене. – Кауфман всегда опаздывает?

– Не знаю, – Молли вспоминает рисунки. Вспоминает купидона. Вспоминает все, что может помочь, но в голове пустота. – Он не всегда был гомосексуалистом, – говорит она.

– Не всегда?

– Когда-то он был влюблен. В женщину, – Молли вглядывается в голубые глаза Кэрролл. Ничего. Никаких намеков на воспоминания. – В Кузу.

– В Кузу? – Кэрролл хмурится. – Ты хочешь сказать…

– В меня, – слово дается с трудом.

– И ты…

– И мне не всегда нравились женщины. – Тишина и напряжение начинают действовать на нервы.

Кэрролл смотрит на кошек. Смотрит на окно. Смотрит на часы. Смотрит на что угодно, кроме Молли. А Молли… Молли смотрит на ее лицо, на волосы, на ее тело. Вспоминает все. Замечает все, кроме того, что вокруг. Что если сегодня она сможет вернуть себе свою жизнь? Предвкушение вызывает дрожь, которая подчиняет себе тело. Это чужое тело. «Я сберегла его, – хочет сказать Молли Кузе. – Сберегла его для тебя». Она пытается улыбнуться, но губы дрожат. Она не отступится. Нет. Если Куза не хочет вспоминать, она заставит ее это сделать, чтобы забрать то, что принадлежит ей.

– По-моему, здесь холодно, – говорит Кэрролл.

– По-моему, ты просто напряжена, – Молли прикасается к ней дрожащей рукой. – По-моему, мы обе напряжены.

Кэрролл кивает.

– Сейчас бы вина.

– Или сигарету, – Молли улыбается. Улыбается самой себе. Улыбается этому родному лицу. Сегодня она вернет его. Сегодня она заставит Кузу стать собой. – Ты должна расслабиться.

– Легко сказать.

– Ты должна понравиться Кауфману.

– Я попытаюсь.

– Не надо пытаться. Просто сделай это и все!

Молли ругает себя за несдержанность. Так она только все испортит! Так она ничего не добьется. Ей нужно успокоиться самой и заставить успокоиться Кэрролл.

– Возьми, – она протягивает ей пачку сигарет. Одну из тех, что каждый раз приносил купидон вместе с едой. Немного табака. Немного марихуаны. – Конечно, не вино, но тоже помогает расслабиться.

Молли смотрит, как Кэрролл прикуривает. Тонкие губы обхватывают фильтр. Легкие втягивают едкий дым.

– Что-то не так? – спрашивает Молли, видя растерянность на лице Кэрролл.

– Я не знаю, – она выдыхает дым. Смотрит на сигарету.

Куза должна знать, что это, и бояться, потому что так она не сможет притворяться, играть. Молли жестом предлагает затянуться еще раз.

– Не бойся, от этого никто не умирал.

– А ты будешь?

– Я?

Молли вспоминает, как «поплыла» в прошлый раз. Ничего схожего с вином. Мысли путаются. Звенят в голове далеким эхом. Разговаривать сложно. Думать сложно. Все кажется повторением уже повторившегося. Молли улыбается. Последние мысли нравятся ей, потому что сейчас прошлое намного лучше настоящего. Даже для Кузы.

Молли берет у Кэрролл зажигалку и тоже закуривает. Сердце бешено бьется в груди, но дрожь проходит.

– Помогает, правда? – спрашивает она.

– Угу, – Кэрролл откидывается на спинку дивана.

Короткая юбка поднимается вверх. Молли смотрит на ее колени, на которых она знает каждый шрам, каждую ссадину, оставшуюся с детства.