Виталий Вавикин - Третий источник

– Может быть, если днем отправиться в город, то можно встретить кого-нибудь, как мы?

– Забудь, – Зоя сдувает с сигареты пепел. – Была тут одна женщина с тремя глазами. Я встретила ее на вокзале и привела сюда. Она тоже ушла в город, а когда спустя пару месяцев я пошла туда днем за сигаретами, то увидела ее с уродцем. Она стала как и они.

– Поэтому ты ходишь на вокзал? Надеешься встретить кого-нибудь, кто останется с тобой?

– Наверное.

Они молчат, вглядываясь в ночь.

– Нужно выключить свет, – говорит Зоя. – Иначе уродцы слетятся, как мотыльки на огонь.

– Хорошо… – Мидлей чувствует, как сон наваливается на веки. – Сколько здесь комнат?

– Одна.

– А кроватей?

– Одна, – Зоя улыбается. – Ты не бойся. Я столько всего помню, что после этого спать с мужчиной на одной кровати для меня плевое дело.

Солидо. Он появляется спустя две недели.

– Кто ты? – спрашивает он Мидлея. Смотрит на Зою и тут же расплывается в довольной улыбке. У него светлые волосы, бледная кожа и пышная женская грудь.

– Думаю, не стоит даже гадать, почему ты здесь, – смеется Зоя. Солидо краснеет. – Ну, зато с чувствами все в порядке. – Зоя смотрит на Мидлея. – Возьмем его к себе?

– Мне все равно.

– Да тебе всегда все равно!

Бледно-розовый луч сканирует сетчатку глаза. Солидо улыбается блондинистой голограмме.

– Не трать в пустую таланты! – говорит ему Зоя. – Она машина, а вот я – нет.

– Я заметил, – голубые глаза Солидо буквально раздевают ее.

– Расскажи нам о нем, – говорит Зоя голограмме.

Образ Солидо вращается, показывая достоинства и недостатки.

– Неплохо, – кивает Зоя, разглядывая его гениталии.

Солидо смотрит на самого себя. Смотрит на свою грудь. Голос блондинки рассказывает о его профессии.

– Так мы с тобой почти что братья! – веселится Зоя. – А грудь… Грудь – это мелочь! Не расстраивайся. У меня вообще в животе ребенок, который никогда не родится, – она поворачивается к голограмме. – А теперь расскажи нашему новому другу обо мне.

Солидо смотрит на появившийся образ обнаженного женского тела.

– А у тебя широкие бедра, – говорит он.

– Это хорошо?

– Думаю, да, – он оборачивается и смотрит на Мидлея. – Тебе повезло.

– Ну, это вряд ли! – смеется Зоя. – Эй, белобрысая! – говорит голограмме. – Расскажи о Мидлее…

– Значит, совсем ничего не чувствуешь? – спрашивает его Солидо.

– Нет.

– И даже к ней? – он смотрит на Зою.

– А что я должен к ней чувствовать?

– Ну ты же мужчина.

– Забудь! – фыркает Зоя. – Расскажи лучше, что ты помнишь из прошлой жизни.

– Ничего.

– Совсем?

– Ну, может, образы.

– Женщины?

– И женщины, и мужчины, – Солидо опускает голову и недовольно смотрит на свою грудь. – Только у меня вот этого нет.

– У меня живота тоже нет в воспоминаниях.

– А все остальное?

– Думаю, как и у тебя.

– А другие? Здесь есть кто-нибудь кроме вас?

– Только безумцы. Старуха с говорящим горбом. Блудница без лица.

– Блудница?

– Даже не надейся! – смеется Зоя. – К ней такая очередь, что не стоит и пытаться! – она кивает головой в сторону Мидлея. – Расскажи ему, что видел.

– Да нечего рассказывать, – говорит Мидлей. – Женщина без лица занималась любовью с парой уродцев.

– С парой уродцев? – Солидо снова краснеет.

– Да не переживай ты так! – Зоя тяжело вздыхает. – Мы все здесь уродцы.

На кладбище тихо, даже птицы поют где-то за его пределами, не решаясь нарушать незримую границу.

– Ни одной новой могилы, – говорит Солидо.

Капельки пота блестят на его высоком лбу. Под намокшей футболкой предательски набухли крупные соски. Солидо застегивает рубашку.

– Да не стесняйся ты! – говорит Зоя.

– Нужно спросить голограмму, почему здесь не появляется новых могил, – говорит Мидлей.

– А кто, по-твоему, их будет хоронить?! – Зоя напоминает об уродцах в городе. – Да они скорее съедят друг друга, чем закопают.

– Но ведь кто-то же сделал все эти могилы.

– Кто-то и город построил!

– Нужно узнать.

– Зачем?! – она берет Солидо и Мидлея под руки. – Меня и так все устраивает.

– Меня тоже, – говорит Солидо.

Солнце садится, и уродцы начинают осторожно выбираться из своих нор. Блестящие глаза смотрят на незваных гостей из темноты сырых склепов.

– А я думала, они живут только в городе, – говорит Зоя.

Рослая девочка лет семи осторожно выходит на свет. Тень все еще скрывает ее худое тело. Два беззубых рта улыбаются незнакомцам.

– Привет, – Зоя протягивает ей руку.

Уродливые пальцы сжимают детское плечо, затягивая обратно во мрак.

– Нужно уходить, – говорит Мидлей.

Они идут по рассекающим жимолость тропам из белого камня. Закат окрашивает небо в кровавый цвет.

– У вас ведь только одна кровать? – спрашивает Солидо.

– Буду спать посередине, – улыбается Зоя.

– Это хорошо, – кивает Солидо. – А то не очень охота уходить в город и становиться безумцем.

– Думаешь, это неизбежность?

– Безумие?

– Ну да.

– Не знаю. Может, если мы не будем с ними общаться, то ничего и не случится?

– А как же блудница и групповой секс?!

– У нас есть ты.

– И не надейся!

– Почему? – Солидо удивленно смотрит на нее. – Я помню очень много интересных вещей.

– Я все еще девственница! – Зоя гордо поднимает голову.

– Это не приговор.

– Точно! – звонко смеется Зоя и сильнее прижимает к себе мужчин.

Голограмма вздрагивает, показывая механических уборщиков. Они чистят улицы города, истребляют грызунов, заполняют автоматы продуктами, сигаретами и алкоголем, хоронят трупы…

– Почему этого не происходит сейчас? – спрашивает Мидлей.

– Потому что жители не пользуются автоматами, – говорит голограмма. – Их мозг неизбежно отмирает. Пищевые цепи упрощаются. Живые питаются умершими.

– Я же говорила! – кривится Зоя.

– А мы? – спрашивает Мидлей. – Наш мозг тоже отомрет?

– Да.

– Пошла она к черту! – махает рукой на голограмму Зоя. – Ничего с нами не случится!

– Подожди.

– Не буду я ждать! – она поднимает руку, показывая мокрые подмышки. – Я грязная и пахну нехорошо. Вот это – да. А все эти слова – какой от них прок?!

– Она права, – говорит Солидо. Мидлей молчит. – Мы ничего не узнаем, а если и узнаем, то жить нам от этого не станет легче.

– Вот это верно! – улыбается Зоя. – Хоть кто-то здесь способен мыслить здраво, кроме меня! – она проходит сквозь голограмму, разрушая ее стройность. – Я в душ. Если хотите, можете присоединиться. И то будет хоть какое-то разнообразие, а то от этой голограммы уже тошнить начинает! – она останавливается и нетерпеливо ждет. – Ну?

– Я не пойду, – говорит Мидлей.

– А мне неудобно, – Солидо снова краснеет.