Владимир Зенкин - Миф о другой Эвридике (СИ)

Всё меж ними складывалось очень медленно, очень невнятно и непросто. Потому что для Невелова двадцать пять было совсем не «тьфу».

Как-то он случайно встретил её в городе. Наступал вечер вослед жаркому летнему дню. Проходя по людному проспекту, он решил заглянуть в маленький закуток-павильончик, утолить жажду стаканом минералки. Павильончик был отгорожен от уличной суматохи ярким пластиковым навесом и свисающей с навеса гирляндовой пеленой бамбуковых цветных столбиков, нанизанных на капроновые шнуры. Гирлянды покачивались от ветерка, столбики тихонько постукивали друг о друга. Через утлые зазоры Невелов разглядел в павильоне её. Он подошёл ближе, чуть-чуть расширил зазор.

Лита сидела за столиком боком и прихлёбывала что-то прохладительное из стакана. Народу в павильоне было немало, но её столик был пуст. Случайно или по её флюидному нехотенью никто рядом с ней не садился. Она не замечала его за плотной бамбуковой мишурой, а он в узких просветах её видел прекрасно, совсем близко, с лица. Смотрел, завораживаясь, волнуясь…

Почти незнакомая женщина. Ровная матовость лица в контрасте волос: обрушенной на плечи волны тёмнокаштана, подожжённого медью. Дерзко поднятый подбородок; и шея – тонкая, сильная; и нежная явь этой силы и уязвимости: он почти невиден отсюда, но он есть – пульсик над ключицей, маленькое биенье под кожей живой крови.

Неутомимая кровь – вмещенье странного духа, непокоя; чуткая энергия – женское существо, властно заполнившее женское тело. Великолепное женское тело: ничего недостаточного, ничего чересчурного. Нежданный раздор-раздвойство: гибкость, изыск, игра недалеко ещё отошедшей юности; густая, томительная магия полносильного и полнострастного наступающего тридцатилетья.

Да, свет юности в женщине бросок и силён, но тридцатилетье сильнее, оттого что глаза её уже не безмятежно юны. Оттого что глаза её – глаза психиатра, психолога, не единожды впускавшие в себя мрачные беды и надрывы чьих-то изувеченных душ. Оттого, быть может, пригас в них юный наив, и сделались они более тёмными, более глубокими, более пронзительными, чем должно им быть. Издержки непустячной профессии…

Поначалу Невелов хотел войти в павильон, поздороваться, поговорить с ней, хотя б перекинуться несколькими бодрыми фразами. Но отчего-то передумал, прошёл мимо входа, двинулся дальше по проспекту к станции метро. Бесцельно остановился возле журнального киоска, стал разглядывать крикливо глянцевые обложки, сердясь на себя за то, что передумал. В это время она подошла сзади.

– Здравствуйте, Эдуард Арсеньич! Ну конечно же!.. А мне вдруг померещилось, что вы где-то поблизости. Вот чудеса!

– Рад видеть тебя, Лита! – слегка смущённо улыбнулся Невелов. «Померещилось»… – подумал, – Наверное, увидела, как я на неё пялился из-за чертовых бамбуковых побрякушек».

Они забыли о всех своих делах и прогуляли по городу весь вечер, не замечая ни города, ни вечера. Разговоры их были легки, отвлечённы, азартны, бесполезны – на все темы, кроме одной. Они поели мороженого в кафе, выпили по полфужера сухого вина, затем пешком дошли до дома Литы. Она чинно-благородно держала его под руку.

– Образцово-показательный отец с умницей дочерью, – оценил себя Невелов.

– Возвращаются домой из публичной библиотеки. Но, мне кажется, мы не о том, Эдуард Арсеньич.

– Да… не о том.

– Так, может быть… пора уже?.. о том.

– Мн. Случайно у нас сегодня получился такой вечер… Лита. Возможно, больше и не получится…

– А возможно, и получится. А? – с весёлой ехидцей прищурилась она.

– Завтра мы станем уже другими, прежними.

– Это какими прежними? Я и завтра буду собой.

– Ладно, что-то я опять… не о том. Я очень рад, что тебя встретил сегодня. Вообще, рад, что… знаю тебя. Ты очень хоро… Ты – изумительная женщина. Я очень хочу, чтобы ты стала счастливой, во всём… Во всём. Тебе нужно…

– Стоп! Эдуард Арсеньич, вы сегодня почему-то всё время – мимо. Давайте-ка, я скажу. А вы не перебивайте. Только после того, как скажу, я сразу убегу домой. Хорошо? Чтоб всё не испортить.

Эдуард Арсеньевич давнько не видел вблизи, в темноте, женских глаз, взведённых на полную боевую мощь, поэтому с непривычки ощутил лёгкую слабость в коленях.

– Так вот. Вы – никакой не отец, я никакая ни дочь, даже для посторонних прохожих. Вы – мужчина. Я – женщина. Я не вчера родилась, мне уже предостаточно лет, чтобы не ошибиться. Я много ошибалась в людях. Я даже замуж успела выскочить… и развестись успела – было ослепленье на целый год, слава Богу, прошло. И мужчинам многим я нравилась и нравлюсь. А были – которые любили меня… не шутя любили. Но такая беда – я не любила их.

Так вот… с вами – совсем не так. Слышите, вы? О мудрый из мудрых, добродетельный из добродетельных! Желающий мне счастья где-нибудь, от себя подальше. Притворяетесь непонятливым, да? Как не стыдно! Так вот, знайте, что я знаю про вас… знаю… про ваши чувства… хоть вы и не желаете мне о них говорить. Деликатнейший из деликатнейших… эх, вы!

Ничего. Я терпеливая. Я подожду, когда вы поймёте всё. Когда вы дочувствуете. Я помогу вам. Я скажу вам… тебе… Что ты – самый необходимый… что ты – самый лучший, самый единственный… мужчина. Для меня. Другого не будет. Я говорю тебе это. Я подожду, когда ты мне это скажешь. Всё! Сегодня всё!

Она придвинулась к нему, быстро поцеловала в растерянные губы средь колкой бороды и усов и через секунду уже бежала, не оборачиваясь, к подъезду.

8. Трое

Невелов пересматривал учётные карточки пациентов. Рамин рассказывал о своей поездке в Рефинов.

– Пещера в полном порядке. Позавчера укрепили решётку на входе. Откидная решётка – прочные петли, арматурные прутья на сварке. Ключи я забрал под расписку: от решётки и от ворот в верхнем огражденьи воронки. Теперь мы можем спокойно планировать свои походы и ни от кого не зависеть.

– Да, это хорошо, – отозвался Невелов, – И хорошо, что никто случайный туда не попадёт.

– Проходили в пещеру. Втроём, втроём, разумеется, – уточнил Рамин, перехватив вопросительный взгляд главврача, – Мы с водителем и представитель местной администрации. Вполне сухо. Ничего подозрительного. Никаких неприятных ощущений. Мрачновато, конечно. Оставили там привезённые фонари с аккумуляторами и раскладные стулья. Всё остальное будем брать с собой.

Рамин рассказывал о своих дискуссиях с руководителями посёлка Рефинов по поводу заключения договора об использовании воронки, находящихся там каменных глыб и, в особенности, пещеры для лечебных психотерапевтических сеансов клиники «Надежда».

Лита слушала рассеянно. Она любовалась согдийским бронзовым профилем Рамина.

Черты облика его удивительно соответствовали сущным чертам: горбинка крупного носа – самоцель, напор, вдохновенность; рельеф губ, спадающий штрих горечи – изыски возможных страстей – возможность жёсткого их обузданья; плотный, слегка выдвинутый подбородок – последовательность, взвешенность поступков и мнений; антрацитовый выплеск волос на лоб, тень бровей и ресниц над глазами – неразгадка, непростота человека.