Вадим Бабенко - Черный Пеликан

Вскоре Мию увезли в Осло готовиться к решающему первенству, и там все было уже не так гладко – по крайней мере, ее рассказ стал в этом месте слегка невнятен. Что ей безусловно понравилось и даже пригодилось впоследствии, так это классы хореографии и танца-модерн, на которые девушек водили каждый день, пытаясь придать им побольше шарма. Потом занятия закончились, приближался заветный день, но, подойдя почти вплотную, так все же и не наступил – в организации конкурса вскрылись непорядки, началась шумиха, а вокруг привлекательных норвежек, воспользовавшись паузой, тут же стали виться какие-то прыткие люди, сулившие богатство и завидную работу в разных концах света.

Миа согласилась на одно из предложений чуть ли не первой – вихрь перемен, завертев собою, опьянял, словно музыка или вино, и останавливаться на полпути не хотелось. В результате, она оказалась в другой стране с продюсером-итальянцем, который как-то нечаянно лишил ее невинности, что не произвело на Мию особого впечатления, показал ей несколько дорогих отелей, которые удивляли своей роскошью лишь поначалу, и долго пытался пристроить ее в какое-нибудь из агентств или помпезных шоу, но удача им так и не улыбнулась. Постепенно итальянец становился нетерпеливее, раздражался по пустякам и укорял Мию в неумении подать себя, а потом заявил, что дальнейшие попытки бесполезны, потому что у нее слишком толстые щиколотки, а это нельзя исправить, как например грудь или бедра, так что ни на подиуме, ни на сцене ей, увы, ничего не светит. Она приняла это как должное, вихрь перемен явно подвыдохся к тому времени и уже не так кружил голову. Они еще поскитались вместе какое-то время и расстались, устав друг от друга, у Мии завелся новый продюсер, также не снискавший успеха, и тогда она решила, что мужчины, предлагающие помощь и твердое плечо, изрядно ей надоели, и стала рассчитывать на себя саму.

Домой возвращаться не хотелось – Миа привыкла к более теплым странам, и мысль о полярной ночи приводила ее в ужас. Она перебивалась случайными заработками, главным образом танцуя в клубах и барах, пока в одном из них ей не сделал откровенное предложение пожилой завсегдатай. Быстрые деньги пришлись по вкусу, особенно, подчеркивала Миа, за такую незначительную вещь, от которой бывает даже приятно, и с тех пор она легко находила возможность сводить концы с концами, сменив за два последующих года еще несколько стран и мест проживания и осев наконец здесь, в городе М., где ей куда комфортнее, чем в столицах, жизнь в которых так стремительна и жестока, и все хотят друг от друга куда больше, чем сами способны дать. К тому же, тут есть океан, она часто ездит туда и бродит по берегу часами – он хмур и силен, и нежен, и похож на необъятное северное море. И цены здесь ниже, обстоятельно перечисляла Миа, и туристов хоть отбавляй – она пользуется популярностью и даже подумывает, не завести ли себе постоянного друга из местных – Джереми, например, очень, очень мил – но все никак не может решиться и откладывает на потом. Ну, спешить некуда, всегда успеется, да и шаг серьезный, знает она этих мужчин, так что лучше не торопиться и скопить для начала побольше денег…

На этом она как-то сразу оборвала рассказ, и у меня снова мелькнула мысль, так ли все просто в нашем уединении, и не мерещатся ли и ей самой некие невидимые путы, а Джереми лишь взят наспех для отвода глаз. Но Миа глядела безмятежно, ее едва ли можно было заподозрить в двуличии, так что я успокоился на том, что никто кроме меня не видит двойного дна – успокоился и использовал наступившее молчание как повод для поцелуя, на который Миа, как всегда, откликнулась с непосредственной охотой.

Все это время окружающий мир проявлял к нам не больше интереса, чем мы к нему – то есть, никакого интереса вовсе. Нас почти не беспокоили, лишь однажды зашел тот же шмыгающий носом подросток и промямлил гнусаво, застыв в дверях и стараясь не смотреть на Мию, что мою машину починили, на ней вновь висит табличка, как в прошлый раз, и что лучше бы сейчас заплатить, а сколько стоит ремонт мне мол видней самому. Вздохнув, я полез в шкаф, где была спрятана сумка, а Миа, одетая лишь в небрежно запахнутый халат, подошла к посыльному, который, глядя снизу, вжался в стену и одеревенел, и стала выспрашивать строгим голосом, почему это платить надо сейчас, и как это он не знает точной суммы. Я сказал недовольно, чтобы она оставила мальчишку в покое, всерьез опасаясь, что с ним приключится нервный шок, отдал ему деньги и вежливо поблагодарил, но тот, даже не взглянув на достоинство купюр, лишь лихорадочно облизнул губы и выскользнул из комнаты, а Миа потом долго смеялась, передразнивая его затравленный взгляд.

Кроме подростка, в номере появлялся лишь пожилой официант, приносивший еду и забиравший пустые тарелки. Миа, отнюдь не страдавшая отсутствием аппетита, сама выбирала блюда для нас обоих, долго объясняла в телефонную трубку, что именно и как нужно нам приготовить, и потом изучала принесенное, не отпуская официанта, пока осмотр не завершался. «Я ем много фруктов, – говорила она мне, когда мы, изголодавшись, увлеченно орудовали ножами и вилками. – Фрукты – это полезно, от них улучшается кожа. А ты – ты мужчина, тебе нужно мясо и иногда рыбу, но рыбу не всякую, есть рыба, которая не очень хороша для мужчин…» – и читала мне целую лекцию о рыбных кушаньях и их разнообразных свойствах. «От трески улучшается зрение, но может разболеться голова, а свежий тунец очень полезен для желудка. Лосось хорош всем, но приедается очень уж быстро, и тогда нужно съесть немного форели – она отбивает память о лососине. И никогда не ешь омаров – они только для обжор, от них растет живот и разлениваются мозги», – говорила Миа наставительно, и я серьезно кивал, с отвлеченным интересом наблюдая при этом, как она слизывает с пальцев джем или вгрызается в зеленое твердое яблоко.

«Посмотри на этот апельсин! – восклицала она, призывая меня в свидетели перед покорно ожидающим официантом. – Он правильной формы и очень красив, у него толстая кожура, чтобы сохранить весь сок, но могу поспорить, что сока в нем как раз и недостает, а мякоть, наверное, жестковата от залежалости. Унесите его пожалуйста, – кротко, но непреклонно просила Миа, – и принесите нам другой, получше, а если нет другого или все они, как и этот, годятся лишь для обмана, то лучше принесите бананов и кусочек дыни», – и официант послушно уходил, шаркая опухшими ногами, отмеривая раз за разом свой привычный круг неудачника, а потом возвращался с заменой и вновь терпеливо ждал вердикта. «Куриная ножка очень хороша, – сообщала Миа, когда мы наконец оставались одни и накидывались на еду. – Моя бабушка говорила в детстве, что если есть много куриных ног, то у девушек вырастает цыплячий пух – это потому, что я все время просила курицу, а меня пичкали чем-нибудь подешевле. А вот к свиным отбивным я так и осталась равнодушной, хоть там у нас они считались первейшим лакомством, и их подавали на праздник с морошкой и брусникой, и с настойкой из можжевельника. Кстати о настойке – налей мне еще джина, я хочу быть немного пьяной и чуть-чуть развратной после обеда… Тебе вкусно, дорогой?»