Вадим Бабенко - Черный Пеликан

Назад в деревню я добрался уже в полной темноте. На заставе все прошло гладко, да я и не ждал от Фантика никаких неожиданностей – ему теперь явно было не до меня.

«Один? – спросил он с удивлением, вглядываясь мне в лицо и дальше, за меня, словно пытаясь рассмотреть какие-то ускользающие тени, потом скривил рот и открыл обе калитки, махнув рукой: – Ладно, проходи».

«Ясно, что пройду, – буркнул я для острастки, – ты тут начальника из себя не строй. Где собака-то?»

«Сбежала, – пожал Фантик плечами. – Как Каспар уехал, так и делась куда-то. А куда тут сбежишь? Так что оставили меня даже и без собаки…» – завел он прежнюю шарманку, и я поспешил прочь, равнодушный к его жалобам.

Дом Марии темнел угловатым силуэтом, сквозь ставни на кухне пробивался свет. Я потоптался около в некотором сомнении, но потом признал, что ехать ночью вдоль дюн по едва знакомой дороге у меня нет ни малейшей охоты, и решительно постучал.

Мария открыла не скоро и не обрадовалась мне ничуть. «Приехал, – констатировала она с неудовольствием и посторонилась, пропуская внутрь. – На ночь глядя приехал и стучит, будто все его только ждать и должны. То уедет, то приедет, никакого покоя…»

«Не ворчи, Мария, – попросил я. – Мне только переночевать, я заплачу конечно. Надеюсь, у тебя нет гостей – я никого сейчас не хочу видеть».

Мне и вправду была невыносима мысль о любом человеческом обществе. Почти любом – к Марии это не относилось, с ней было легко всегда, тем более, что она скоро оттаяла и накормила меня яичницей с картошкой и салом, рассказав, пока я ел, что Паркеры видно болеют или обиделись на нее за что-то и перестали заходить, а вот Арчибальд, которого она называла «твой пьяница горький», напротив забредал аж два раза и справлялся обо мне, на что ему, понятно, было строго указано, что обращается он не по адресу. Я слушал и кивал, изредка похмыкивая в ответ, но, право же, деревенские новости не трогали меня вовсе. Я думал о странных точках на фоне свинцовых туч и о недруге, все более невнятном, как фигурка, кочующая с холста на холст, пока ее не станет совсем уже невозможно узнать.

«Разбуди меня пораньше, Мария, мне нужно ехать чуть свет», – сказал я ей, поблагодарив за яичницу, и она повела меня, вздыхая, в ту самую комнату, где я прожил памятные недели. Я бросился в постель и мгновенно уснул, а утром с аппетитом съел груду горячих лепешек и уехал прочь из деревни, так и не повстречав никого к большому своему облегчению. Мария наотрез отказалась брать с меня деньги, но я успел незаметно сунуть одну из бумажек под старый подсвечник в гостиной.

Дорога к городу оказалась нетрудной – я уверенно сворачивал на развилках, размышляя о том, что запросто начертил бы подробную схему местности для любого, кто пожелает. Таковых, однако, не имелось в наличии – разве что Джереми мог бы проявить интерес, подумал я мстительно, тут же о нем позабыв. Алчный приказчик остался в прошлом, как случайный вспомогательный инструмент, а я не хотел ворошить никакое прошлое – мне не было теперь дела до потраченных денег или бесследно и необъяснимо исчезнувшего проводника, и я лишь посетовал мельком, что никогда уже больше не захочу остановиться в «Аркаде», в которой, что ни говори, мне было комфортно вполне.

Мысль об «Аркаде» вернула меня к Юлиану и нашему с ним последнему ужину, а потом и к прочим деталям исполненного замысла – вплоть до расставания с любимым револьвером. Я вдруг почувствовал еще острее, что план не доведен до конца, и никакие уговоры не помогают увериться в обратном. Я искал в себе освобождения и не находил, зная подспудно, что необходим еще один шаг, еще какое-то действо для того, чтобы содеянное оказалось наконец завершено. Раздумья эти не давали покоя, и я поддался было им и впал даже в некоторую растерянность, но потом в голове сверкнуло яркой вспышкой: ну конечно же – Гиббс! Как я мог позабыть, все ж было решено еще позавчера. Расскажу и тогда осмыслю, разделаюсь и с плеч долой, повторял я себе, не умея объяснить, почему это должно быть именно так, но и не испытывая сомнений, понимая отчего-то, что секрет должен перестать быть секретом, и тогда все прояснится каким-то своевольным образом.

На душе полегчало, сознание, словно устав от извечного бега по кругу, споткнулось и застыло на месте, осматриваясь несколько заполошно. Наверное, это было ненадолго, но что с того – едва ли надолго бывает хоть что-то, даже и отметина на щеке рано или поздно может обратиться подлогом, как бы кто ни пытался оценивать лишь по ней. Оценивать – и ошибаться; ошибаться – и попадать впросак; я-то знаю теперь, что попасть впросак может всякий, иные очень даже легко и с готовностью неодолимой. Знаю и готов не закрывать глаза, хоть и чувствую, что хочется покоя, и еще – хочется все бросить и заняться другим, может быть даже уехать отсюда прямо сейчас, как из давно осточертевшего места, но я не поддаюсь порыву и прислушиваюсь еще и еще, и заглядываю поглубже в непроглядную тьму – что там, кто там, о чем вы? Как это говорил Пиолин – вместо X находишь Y и только тогда понимаешь, что тебе был нужен Z… И еще он подмечал, помнится – думаешь, что ищешь Юлиана, а найдешь какого-нибудь Гиббса – и вот, так оно и получается, и тогда выходит, что этот самый Z и есть я сам. Что ж, оказаться таковым у меня вполне достанет сил – Z так Z, могу быть и ZZ, еще лучше звучит, и даже ZZZ, выглядит совсем уж солидно, и кстати, если о Пиолине, так ему и карты в руки, почему бы не заявиться к нему в гостиницу и не поискать Гиббса прямо там? Очень все сходится – и ресторан, и начало, и конец, вот только сам Пиолин, конечно, злодей из злодеев, но боюсь ли я его? – Пожалуй нет, не боюсь.

Поиграв с этой мыслью еще немного, я все же отложил решение на потом, несмотря на то, что за окном уже мелькали городские кварталы. Подождем с серьезностями – прежде всего мне хотелось заняться одним нечаянным капризом, забавной шарадой, мысль о которой посетила вдруг вчера на пустынном океанском берегу. Быть может, забавного в ней было не так уж много, но когда что-то свербит внутри, то куда легче поддаться бездумно, чем перебирать разумные доводы наперекор. Каприз так каприз, пусть и не слишком достойный былых высокопарных потуг – уступим наконец простым человеческим слабостям вроде желания покуражиться, посмаковать свое знание, когда другие не могут даже и предположить, веря всей душой, что ты все тот же прежний, и тебя не стоит принимать всерьез. Звучит по-ребячески, но – свербящий мотив, что поделать, к тому же и удовольствие можно выторговать нешуточное, особенно если чуть пофантазировать и дополнить.

Я направился прямиком к центральной площади, обратился к полицейскому, скучавшему у перекрестка, и вскоре уже выруливал на неприметную улицу в восточной части города. Дом, где жил Юлиан, ничем не отличался от прочих многоэтажек густо заселенного микрорайона. Я припарковался неподалеку у скромного кафе, зашел внутрь и попросил разрешения позвонить. Телефон долго не отвечал к изрядной моей досаде – торчать тут весь день вовсе не улыбалось – но потом трубку наконец сняли, и женский голос откликнулся чуть запыхавшимся и трогательно узнаваемым «алло».