Святослав Логинов - Цыганское золото

— В избу пожалте, вашества, в горницу, я самоварчик живой рукой вздую, — хозяйка металась, как заполошная курица, стараясь угодить гостям во всём сразу. Только что её голос доносился с проулка: — Маруська, лучину тащи и воду — самовар ставить! — и вот она уже здесь, тараторит, что крупорушка на полном ходу: — Уж и не знаю, чем вас угощать, нашего, крестьянского, вы, поди, не кушаете… Разве яишенку сделать на коровьем масле.

— Яичницу — это хорошо, — согласился следователь особой палаты Кушицин. — Глазунью. И чайку тоже неплохо.

Хозяйка унеслась во двор, командовать Маруськой, самоваром, курами, у которых следовало отобрать самые свежие яйца, ещё чем-то непонятным интеллигентному человеку.

Фёдор Стенгартен, молодой человек из обрусевших немцев, выпускник Горного института, окончивший курс в звании кандидата, наклонился к напарнику и чуть слышно прошептал:

— Сергей Евлампиевич, мы же приехали к этим людям с проверкой. Этично ли будет пользоваться их гостеприимством?

— Ничего, — не снижая голоса, ответил Кушицин. — Пусть боятся. Мы начальство, они подследственные. Будут артачиться, и вовсе в холодную посажу. — Кушицин потянулся и добавил мечтательно: — Хотя, по такой жаре в холодной посидеть было бы неплохо.

— Сергей Евлампиевич, вы говорите, живут они не по средствам, а я смотрю — изба курная, топится по-чёрному.

— И что с того? Курная изба ещё получше белой будет. Прежде всего, смотри: стены, матица, потолочные плахи от дыма прокоптились и не гниют. Этому дому лет полтораста, а он как новый, и сноса ему не будет. Мужики сами говорят: «Курная изба два века стоит». Стены и потолок хозяева от копоти конопляным маслом смазывают, оттого стены не маркие и блестят, как лакированные. Каждый раз, как хозяйка печь топит, курную избу проветривают, отчего дух в ней свежий и здоровый. Опять же, если изба топится по-чёрному, то ни клопов, ни тараканов в ней не бывает. Так что, на трубу ты, Фёдор Иванович, не гляди, а поглядывай на хозяйство. Прежде всего, самовар в доме есть. Опять же, урыльник над лоханью не глиняный, а чугунный, каслинского литья — такой денег стоит. И ковшик над ведром не берестянка, а чеканенный из листовой меди. Знаешь, в народе говорят: «Ну да ланно, тётка Анна, что ковшик менный упал на нно. И досанно, и обинно, но не винно — всё ранно!» — Кушицин посмеялся своей же шутке и продолжил серьёзно: — Земли здесь худые, откуда у мужиков такое богачество? Изба хоть и чёрная, а крыта тёсом. В иных местах тёсом только церкви кроют, а поповский дом — уже соломою. Лошадь в хозяйстве есть, и корова, да, поди, и не одна. Кур полон двор. С каких нажитков всё это? Недоимков за ними вовек не бывало. Я к тем дворам, где налоги исправно платят, всегда с подозрением присматриваюсь; где свободные деньги водятся, там и грабежи, и всякое смертоубийство. Смертоубийства, думается, здесь покуда не было, а есть незаконное старательство. Хозяин сыскал место, безуказно моет золото и сбывает переводчикам. Переводчики народ такой, его с поличным возьмёшь, он на каторгу идёт, а незаконного старателя не выдаст. Вроде бы хороший принцип — круговая порука — а и у него есть обратная сторона.

— Помилуйте, Сергей Евлампиевич, какое золото в здешних краях? Золото находят там, где есть выходы коренных пород: на Урале, Кавказе, в Индии и Калифорнии… на крайний случай — в Финляндии, на краю Карельского щита, немного, но есть. А здесь — сплошь переотложенные породы, делювиальные отложения. Да ещё и ледник всё перемешал. Золота в здешних краях нет и быть не может. Места геологически скучные: марены, а под ними глины, мергели и известняки. Где известняк к поверхности выходит, там строительный камень можно сыскать. Песок есть повсеместно, мелкий для засыпки опок и хрящеватый для дорожного строительства. Опять же, гончарная глина, а кое-где и каолин. Но, ни золота, ни самоцветных камней и в заводе нет, такое благолепие только на Урале и в странах Востока.

— Тебе видней, ты человек учёный. Для того я тебя и взял, чтобы ты определил, что они и где копают. По твоему разумению золота здесь нет, а по моему — есть. Я ведь тоже кой-чему учился. Говоришь, окрестные холмы ледник приволок? А откуда? Из Финляндии, из самых золотых мест! Может и золота малость притащил. А наш подследственный его нашёл и теперь жирует. Сейчас Маруська бегает босиком и в драном сарафанишке, а под венец как пойдёт? Я в сундук с приданым не заглядывал, но знаю, что кокошник у ней златошивный, серьги золотые с каменьями. А ты видал, как он старшего сына женил? Костюм от городского портного, предводителю дворянства этакое впору. У меня часовая цепочка на жилетке серебряная, а у него — золотая! И колечко невесте жених поднёс не дутое, а литое, с яхонтом. Можно подумать, не мужик женится, а купец первой гильдии. После той свадьбы я семью на заметку и взял.

— Так может, не настоящее золото? Цыгане ловко подделывают золотые украшения, а потом сбывают доверчивым простакам. Даже термин есть у ювелиров — цыганское золото.

— Тебе лучше знать, зря, что ли, науки изучал. Но и для цыганского золота денежки нужны, разве что они сами его фабрикуют, а через цыган сбывают. В любом случае, дело тут не чисто и требует расследования.

Кушицин приподнялся на лавке, выглядывая что-то в проулке, и громко воскликнул:

— Ты только полюбуйся! Я гадал, как хозяйка станет с яичницей управляться, печь у неё не топлена, таганок в чёрной избе не затеплишь, на костре яйца дымом пропахнут. А хозяйка в проулке с самовара трубу сняла, на самоварную конфорку сковороду водрузила — и жарит! Всё-таки, русский народ хитёр и пронырлив, и во всякой мелочи требует строжайшего следствия. Невинных среди русских мужиков нет, есть лишь не пойманные.

Хозяйка внесла сковороду с яичницей, достала из поставца неведомо для каких нужд хранимые тарелки и, что уже вовсе удивительно, железные вилки с костяными ручками. Бесовской этой штукой русский человек не ест, вилка — господская придумка и даже не во всяком трактире найдётся.

Кушицин ел, щедро разбивая сбережённые стряпухой желтки, Стенгартен, напротив, старался ни одного желтка не проткнуть, а подцепить и отправить в рот целиком, чтобы ничто не пропало. Кухарка, сложивши руки на переднике, наблюдала за трапезой.

— Муж твой где? — утирая тыльной стороной руки масляные губы, спросил Кушицин.

— Косит.

— Какая ж косьба? Август на носу, травы вызрели, сенокос у добрых людей закончен.

— Так он в лесу на дальних кулигах. Там трава свежая. У нас дельных покосов, считай, и нет почти. Скудаемся мы землицей.

— Чем тогда живёте?

— Так птицей, вашество, исключительно курями. Мы и хлеба сеем самую чуть, а больше пшено, курей кормить. По отавам травку косим — тоже им, родимым. С огорода репу парим, свёклу, вместе с тиной — куры всё склюют. Всякий базарный день я с яйцами на рынке. И пару курочек живых беру. Продам, так хорошо, а не продам — назад привезу. После Покрова — битой птицей торгуем. Хохлаток оставляем, а петушкам головы долой — и в ощип. Наша птица до самой Москвы доходит. Перо, опять же, на продажу и пух. Подушки-думочки, перинки. От курочки всё в дело идёт.