Сергей Дубянский - Арысь-поле

— Чаю хотите? — спросил хозяин, когда все прошли на кухню, — больше предложить нечего; не пью я уже пять лет; сердце, знаете ли.

— Нет, спасибо — мы не за этим, — Вадим присел на подоконник, — мы ищем родственников Чугайнова, умершего, примерно, в 1916 году или его дочь, Анастасию, родившуюся году, так, в 1900, и пропавшую в 1915–1916.

Семен Маркович почесал затылок.

— Как я говорил, мы родом с Урала — оттуда и фамилия такая металлургическая. Из Демидовских мы. У прадеда было четыре сына и ни одной дочери. Один умер в детстве, другой погиб на заводе, третий — в гражданскую. Это дед мой рассказывал. То есть, в шестнадцатом году никто из них не мог умереть, тем более, они были слишком молодыми, чтоб в девятисотом родить дочь — они сами тогда еще были детьми. А, вот, прадед… у него был старший брат, который сбежал с заводов, и с тех пор никто о нем ничего не знает. Вот, он мог и дочь сделать, и умереть в шестнадцатом, если дед был с 1861 (это я помню, потому что он всегда смеялся, мол, с его рождением отменили крепостное право), а тот на пару лет старше — вполне…

— И что о нем известно?

— Говорили, подался он к «беглым людям», которые на дороге разбойничали. Опять же, почему знаю — тот же дед рассказывал. Когда революция началась, и у всех стали корни искать — кто из каких сословий будет, так он, говорит, часто за счет этого выезжал, объявляя его бунтарем, который богатых грабил и за народ стоял. Помогало, знаете ли. А доподлинно неизвестно, куда он сгинул.

— Вообще-то, складно получается, — Вадим задумчиво поскреб щеку, — этот, говорят, тоже на дорогах баловался… И что, никто из родственников не интересовался его судьбой?

— А где интересоваться-то? Если дед ничего не знал, то остальные, и подавно. А если б и захотели узнать — революция все архивы уничтожила.

— Это да…

— Так, может, вы скажите, зачем вам все это?

— Понимаете… — Вадим решил рассказать «легенду».

— А у вас самого родственники есть? — перебил Слава.

— Сын в Мурманске. Офицер подводник. Сестра на Украине, с мужем. Дочь у них.

— Сколько лет дочери?.. — Вадим даже привстал.

— Не помню точно, лет тридцать пять — тридцать восемь. Старая дева. А что?

Вадим разочарованно вернулся на подоконник.

— Дело в том, что мы, кажется, нашли место, где последние годы прожил человек, очень схожий с братом вашего прадеда, и где он похоронен. Говорят, он стал достаточно богатым, и большие сокровища похоронил вместе с любимой дочерью. Вот, мы ищем, кто б нам помог получить разрешение на эксгумацию тела. Это ж должен быть родственник, правильно?

Семен Маркович посмотрел на Вадима так внимательно, что тот почувствовал, как краснеет; потом на Славу, скромно потупившего глаза, и расхохотался.

— Ребята, — он вытер две крохотные слезинки, — вы меня совсем за идиота держите, да?.. Но я не полностью из ума выжил, чтоб верить в такой бред. В наше время, когда за сто рублей убивают живых, два молодых, здоровых и, похоже, не бедных человека, будут церемониться с могилой прошлого века? Не верю!.. Вот, режьте меня, не верю!.. Это получается, вы пришли искать, кому б отдать деньги, закопанные в могиле, на которую никто не претендует?.. Или я чего-то не понимаю?.. Скажите честно, зачем вы ищите Чугайновых?

Вадим, не ожидавший такого поворота, лишь растерянно хлопал глазами, но ему на помощь попытался прийти Слава.

— Вот, такие мы, честные!

— Да? — Семен Маркович сделал серьезное лицо, — тогда я даю согласие на вскрытие могилы, потому что это мой двоюродный прадед. Когда мы едем делить сокровища?

— Завтра. Сегодня уже поздно.

— Отлично! Значит, завтра, — хозяин встал, давая понять, что разговор окончен. Уже у двери он добавил, — прощайте, ребята. Не знаю, зачем вам потребовалась вся эта комедия, но учтите, никаких сокровищ ни у кого в нашем роду отродясь не было, — он закрыл дверь, даже не пожав руки.

— Ну что? — спросил Слава, когда они спустились вниз, — недооценили мы наш еврейский народ? Действительно, какие в наше время разрешения, если высоковольтные провода со столбов снимают, рельсы из земли выворачивают. Не очень убедительно мы выглядели.

— Плевать, — Вадим реально плюнул на асфальт, — главное, мы не узнали ничего полезного.

— Ну, почему же? Мы, например, узнали, что не надо лезть в историю и поднимать родословные — за столько лет все настолько запуталось, что концов все равно не найдешь. Надо тупо искать свидетелей, а не родственников, согласен?

— Тогда поехали в «Бегемот». Может, Юля что-нибудь интересное нам скажет?

— А не рано?

— Рано. Давай встретимся там часиков в восемь…

На низкой кованной ограде, отделявшей летнюю террасу «Бегемота» от остального города, горели белые матовые шары. Оттуда же доносился смех, звон посуди и редкие выстрелы шампанского. В зеленой листве, новогодними гирляндами, мерцали разноцветные лампочки, в то время, как на всей остальной улице горели редкие, ничего не освещавшие фонари. Это место казалось оазисом веселья и благополучия среди серых, угрюмых пятиэтажек, проступавших на фоне потемневшего неба.

Слава подошел к ажурной калитке и увидел сидящего в одиночестве Вадима, но охранник в безупречном черном костюме и белой рубашке преградил вход.

— У нас все места заняты.

— Меня ждет вон тот товарищ, — Слава указал на площадку.

Охранник проследил за его жестом и сделал шаг в сторону.

Вадим задумчиво курил, отвернувшись от веселившейся публики — дело в том, что днем, вернувшись домой, он принялся снова изучать фотографию, и чем пристальнее вглядывался в нее, тем явственней замечал, как лицо русоволосой принимает самые разные выражения, совсем как живой человек. Такого не могло быть, потому что не могло быть никогда, и сейчас он решал, стоит ли говорить Славе о том, что у него «поехала крыша»?

— Какие дела? — Слава присел напротив, и тут же из полумрака возникла официантка с меню, — большой «Warsteiner», а дальше, посмотрим, — он прекрасно ориентировался в меню данного заведения, — не видел наших подруг?

— Да я минут пятнадцать как подошел; ждал, пока место освободится.

— Да уж, — Слава окинул взглядом террасу, — гуляет по полной наш нищий народ.

— Не такой он и нищий — просто у русского человека в крови, быть вечно недовольным и постоянно жаловаться.

— Почему только у русского? Денег всем не хватает…

— …только не все делают жалобы на жизнь ее смыслом, — Вадим отхлебнул пива, — если честно, я что-то устал.

— От чего?

— Не знаю. Эта фотография… Мне все время кажется, что она смотрит, именно, на меня. Причем, то улыбается, то грустит, то чуть не плачет… Понимаешь, мне кажется, я чувствую изменения ее настроения, ее желания. Я уже начинаю думать, что у меня с мозгами не все в порядке, а это, поверь, весьма неприятное ощущение. Мне надо вырваться из всего этого…