Сергей Дубянский - Пятая жизнь

Поскольку этого не знал никто, возникла пауза. Аня поставила на огонь сковородку и забрав у Бориса картошку, принялась крошить ее тонкой соломкой.

— Значит, ты веришь, что мы проживаем несколько жизней? — сказала она наконец, — вообще, ты не такой, как другие.

— А какой? — Борис улыбнулся, возвращаясь из средневековья в реальную жизнь.

— Светлый, и этим мне нравишься, — она неожиданно обернулась, — только не подумай, что я строю насчет тебя планы — просто тоскливо одной. Нет, есть, конечно, Машка, но она ж ребенок, а хочется… ну, сам понимаешь.

— Понимаю. Слушай, а где Машин отец?

— Абсолютно банальная ситуация, — Аня ссыпала в сковороду картошку, и кухня тут же наполнилась паром и шипением, — ушел к другой. Лично я об этом не жалею, но, вот, Машка… хоть бы в день рождения позвонил, сволочь. Она ведь его помнит, и ревнует меня к каждому мужику; говорит, новый папа мне не нужен. Так что пока не подрастет и не поймет, что маме тоже хочется еще пожить, похоже, ничего мне не светит.

Своих детей у Бориса не было, и хотя в душе он считал, что ребенок должен слушаться родителей, а не ставить им условия, но решил промолчать, ведь советовать всегда легко; только это никому не нужно.

— Так что, — Аня вздохнула, — пока у нее каникулы, я тут занимаюсь развратом… шучу, а то правда подумаешь…

Борису стало понятно внезапное приглашение в гости, но сделанное открытие не вызвало протеста, обычно возникавшего при виде «плечевых», стоящих вдоль трассы. Вообще, в его глазах Аня выглядела даже привлекательно, и чуть нависавшие над короткой юбкой «бочки́» совершенно не портили ее; а какие сильные загорелые ноги!.. Но его не покидала другая мысль — имеет ли она отношение к «мертвому городу» или это просто приключение, способное лишь развеять однообразие бесконечной гонки? Очень хотелось, чтоб все наконец-то увязалось воедино (тогда и с вредной Машкой он наверняка найдет общий язык), но, вот, роль Ане как-то не находилось, ни в мрачной обстановке пыточного подвала, ни в толпе зевак, восторженно оравших на площади…

— Все готово. Открывай, — хозяйка протянула бутылку.

— В принципе, я не пью…

— Почему? Болеешь?

— Нет, слава богу. Но меня сразу начинает клонить в сон…

— Спать я тебе, точно, не дам, — Аня засмеялась, — вообще-то я тоже не сильный питок, но иногда, особенно зимой, когда отстоишь целый день на морозе… ну, или как сейчас. Так что открывай; поедим и если не хочешь смотреть телевизор…

— Не хочу, — Борис улыбнулся.

По-настоящему Юля так и не заснула до самого утра. Поток сознания превратился в грязную жижу, откуда она тщетно пыталась выбраться, хватаясь, то за один обман, то за другой, но они не давали точки опоры, а лишь увлекали в бездну безысходности. Там смешалась, и вечерняя Пашина проповедь, окончательно утвердившая ее полную ничтожность, и Катя, фривольно возлежащая на диване, и черный «брат», зачитывающий приговор, и толпа, чей радостный вой отдавался тупой головной болью, неподвластной анальгину, и еще что-то, наверное, проникавшее из глубин подсознания…

Неожиданно щелкнул будильник. Его никто никогда не заводил — просто изначально стрелка стояла на семи, и он всегда щелкал в это время. Как можно было уловить негромкий звук среди нагромождения сумбурных мыслей и неопределенных желаний, Юля сама не поняла, но открыла глаза; обведя взглядом комнату она вдруг почувствовала, что это чужая комната, и сделалась она таковой всего за одну ночь. …Вроде, это не я выбирала сюда обои; не я вешала шторы и мыла окна; не я составляла икебану в большой вазе… — чуть повернула голову, — и мужчина тоже чужой; конечно, я его знаю, но нет ни малейшего желания даже прикасаться к нему. Блин, а еще вчера я мучилась, останется ли он со мной, мечтала наказать соперницу… да на фига? Пусть трахаются дальше… Я поняла! Какой же Борис — мудрый человек! За ночь все переместилось из настоящего в прошлое, а прошлое нужно только при написании биографии!..

Осторожно, чтоб не разбудить Пашу, Юля потянулась; подняла голову, оценивая свое настоящее. Внешне оно выглядело достаточно симпатично: кусок голубого неба в окне, солнце разбрасывающее по стене блики, прохлада, еще не превратившаяся в изнуряющую жару… Юля почувствовала, что все это ей гораздо ближе, чем квартира, которую она всегда считала своей крепостью.

Выскользнула из-под одеяла так, что Паша ничего не почувствовал, и на цыпочках прошла в ванную; окинула взглядом полочку с косметикой. …Блин, ведь целый пакет! А сколько всего еще надо собрать, если придется валить отсюда!.. Мысль эта рождала не ностальгическую тоску, а страх, потому что впереди простиралась безграничная пустота, которую нечем было заполнить. …Это будущее, — оборвала себя Юля, — а жить надо сейчас! Надо умыться, позавтракать, сделать Паше бутерброды, повесить на стул свежую рубашку и уходить, потому что меня здесь больше нет…

Руки сами привычно выполняли привычные обязанности, а в голове складывался план — маленький, сиюминутный, как и само настоящее. …Поеду в библиотеку и буду дальше читать «Молот ведьм». Не знаю, что именно, но что-то я обязательно там найду… например, правда ли, «позорные одежды еретика» — это желтая туника, какая была на Кате в моем сне?.. Или, как говорил «брат», по подозрению первой степени только секли розгами, а по остальным сжигали на костре?..

Обрывками образов и смутных ощущений отголоски сна вновь обрушились в Юлино сознание, заполняя образовавшийся там вакуум, и под их напором она пришла к удивительному выводу, что, возможно, когда-то была, и в том мрачном подвале, и на той площади. …Ничего мне не надо выяснять — я и так ведь знаю, как там все было!.. А зачем тогда ехать в библиотеку?.. Да просто! Иначе день рассыплется на никому не нужные бессмысленные дела, а там… там мне хорошо!..

Паша проснулся, когда жена, одетая и при макияже, причесывалась перед зеркалом.

— Куда это ты в такую рань?.. — в его сонную память, видимо, вернулись события вчерашнего дня, потому что он встал, шаркая тапками подошел к Юле и обнял ее, — рыбка моя…

Юля видела в зеркале его совсем не ласковые глаза.

— Но ты ж сама виновата. Придумала черти чего… и, вообще, кто тебе разрешал лазать ко мне в стол?

— Паш, — Юле не хотелось вновь обсуждать то, в чем они никогда не смогут договориться, — лазить я больше никуда не буду — слово даю; да и все ты вчера логично говорил…

— Вот и умница, — он поднял ее лицо, намереваясь поцеловать, но сначала спросил, — так куда ты собралась?

…Хоть бы зубы почистил, скот!.. Юля молча освободилась и отступила к двери. В Пашиных глазах читалось такое удивление этим маленьким бунтом, что она рассмеялась.