Виталий Вавикин - Добро пожаловать в будущее

– Я свой страх, – читает какая-то страшненькая девушка. – Я спасаю себя от изнасилования и помолвки… Я своя храбрость. Я отказываюсь от лифчика и иду по улице, надев прозрачную футболку… Я своя похоть. Я совращаю себя и близких мне людей… Я своя невинность. Я смущаюсь, краснею, извиняюсь, хлопаю глазами, не понимая, что происходит… – Розмари слушает, как за окнами бьют барабаны вечерней вудуистической сантерии. – Я свой абсурд, – говорит страшненькая девочка.

«Вот это точно!» – думает Розмари. Она поднимается и уходит, не говоря ни слова.

– Подожди! – кричит парень, который уступал ей стул. Он догоняет ее и берет за руку. – Ты не против? – спрашивает он. Розмари поднимает голову, смотрит ему в глаза и качает головой.

Они встречаются три дня, а потом она рассказывает ему о своих беременностях и мертворожденных детях. И парень уходит. И снова одиночество. И снова нужно идти и просить прощения у свихнувшегося деда.

– Я своя храбрость, – смеется в истерике Розмари. – Я своя храбрость…

А барабаны бьют все сильнее и сильнее. Барабаны вуду. И люди идут в хижины, где устраиваются сантерии. Бегут в хижины. Десятки. Сотни тупоголовых унси, поклоняющихся Барону Субботе и жене его Маме Бриджит. А хромой карлик Ти-Жан-Петро потешается над ними. Здесь, среди этих прихожан, он самый нормальный. Самый что ни на есть полноценный дух лоа. Не нравится карлик? Есть Огун – дух огня и молний. Есть Мадмуазель Шарлот – покровительница молодых. Легба – дух дверей и путешествий. Агве – дух воды… Здесь каждый выбирает по себе. Свой Нгомбо – жрец. Свой Ла Плас – помощник священника. Свой Бондье – бог-создатель. Свои собственные лоа – духи. И уж конечно, свой собственный двухголовый доктор – колдун, который будет нас спасать и обрекать, спасать и обрекать… Вот так. Все мы заложники своих духов. Все мы заложники демонов внутри нас.

– Не знала, куда пойти, – говорит художнику Розмари.

Он предлагает войти, знакомит ее с Дювалем. Дюваль улыбается Розмари. Художник спрашивает, знает ли он жирную нянечку из внешнего города.

– Зачем тебе? – удивляется Дюваль.

– У нее эпилепсия и должно быть много синтетических барбитуратов, – говорит художник.

Дюваль морщится, рассказывает о том, как в молодости пробовал убить себя синтетическими лекарственными средствами.

– Вы идиоты! – говорит им Розмари и перечисляет подробности пищевого отравления. – Барбитураты – это хорошее успокоительное, а не суицидальное средство.

– Потом будет наплевать, – говорит художник.

– Если надумаешь вешаться, составь завещание.

– Я не хочу вешаться.

– Конечно, не хочешь, – Розмари смеется. – Ты хочешь выйти в воскресенье утром и увидеть, как с неба на тебя летит метеорит. Не комета. Не астероид. А именно метеорит. Именно в воскресенье. Именно утром.

Художник улыбается. Розмари смотрит на него и говорит, что он жалок.

Розмари, грудной ребенок подруги, с которым ее попросили посидеть, художник, Дюваль, сосед художника, который просит художника научить делать компьютерную обработку голограмм и жалуется на бывшую жену, требующую все больше и больше денег.

– А ты напугай ее, – говорит Розмари. – Скажи, что заберешь у нее ребенка.

– Зачем мне ее ребенок? – спрашивает сосед.

– Затем, что это и твой ребенок, – сверкает безумными глазами Розмари.

Сосед смотрит на нее, на художника.

– Мне, пожалуй, пора, – говорит он.

– Вали, – кричит Розмари.

– Он платил мне деньги, – говорит художник.

– Мне-то что? – говорит Розмари и пытается успокоить расплакавшегося младенца.

– Мы должны беречь тех, кто есть. Других не будет, – говорит Дюваль и рассказывает о старых друзьях, с которыми они учились в одной школе: давно, когда еще не было стены. Художник слушает, рисуя надгробие, в которое вцепились десятки уродливых рук. – Дерьмо, – говорит Дюваль.

– А ты что думал, я Давинчи? – спрашивает художник.

– Я ничего не думал.

– Я знаю.

Художник поджигает свой рисунок, смотрит, как он горит. Дюваль говорит о кланах вуду, о девушках, с которыми встречался в детстве, о живых мертвецах, о синтетических наркотиках, о высокой смертности… Говорит только Дюваль. Художник молчит.

– А мне он нравится, – говорит художнику Розмари.

Она улыбается, и художник не знает, смеется она или говорит всерьез. Розмари показывает на чистый лист, дает художнику карандаш.

– Нарисуй мне свидание, – просит она. – Нарисуй комедию моей жизни, – она морщится, ставит недопитую чашку кофе на стол и стряхивает в нее пепел от синтетической сигареты. – Хороший кофе, – говорит она. Художник смотрит на нее растерянно. Нарисуй мне причину. Нарисуй мне следствие. – Тебе нужно жениться, – говорит Розмари.

– Зачем?

– Чтобы развестись и перестать выделяться, – она смеется.

– Это глупо, – говорит художник.

– Сказать тебе, что такое глупость? – Розмари смотрит на мольберт с картиной обнаженной белой девушки. – Читай по губам, – говорит Розмари.

– Что читать?

– Ни одна уважающая себя баба не станет раздеваться перед таким неудачником, как ты, – она улыбается и ждет ответа, ищет ссору.

– Твой кофе стынет, – говорит художник.

– Этот кофе? – говорит Розмари и бросает в чашку недокуренную сигарету. Нарисуй мне мир. Нарисуй безумие. – У меня есть подруга, – говорит Розмари. – Она тебе понравится.

– Нет, – говорит художник.

– Что нет?

– Я не хочу ни с кем знакомиться.

– С чего ты взял, что я хочу тебя с кем-то знакомить? – злится Розмари. Художник говорит, что принесет ей новую чашку кофе. – Кто дал тебе право считать себя таким исключительным? – кричит она. – Ты принимаешь слишком много барбитуратов, – кричит она. – Чертов эгоист!

Розмари хлопает дверью. Художник бежит за ней и говорит, что она оставила у него ребенка подруги. Розмари снова кричит. Ребенок кричит. Соседи смотрят и качают головами…

Розмари и Дюваль. Кровать. Запах секса. Квартира внешнего города. Бой барабанов за окном. Машина для снятия отпечатков сознания на столе.

– Ты правда можешь сделать так, чтобы я все забыла? – спрашивает Розмари Дюваля.

– Я могу больше, – говорит он. – Я могу дать другие воспоминания.

– Насколько другие?

– Все, что ты захочешь.

– Ты делал это уже прежде?

– Я могу заверить тебя, что ошибки не будет.

– Это хорошо, потому что я устала от себя.

– Все мы рано или поздно устаем от себя.

– Ты тоже устал от себя?

– Это слишком долгая жизнь.

– Это слишком сложная жизнь. – Розмари смотрит Дювалю в глаза. – Но если я не буду ничего помнить, то как быть с другими? Мой дед, художник, мои друзья, любовники.