Нил Шустерман - Нераздельные

Старки понятия не имеет, куда его привезли. В какой-то город — это все, что он понял. Контуры строений, смутно вырисовывающиеся на фоне едва посветлевшего неба, ни о чем ему не говорят. Единственное, что он заметил — город лежит около большого водоема. Здесь холоднее, чем там, откуда его забрали; об этом свидетельствует порыв пронизывающего ветра, ворвавшегося в открытую дверцу вертолета, когда они сели на крышу высотного здания. Впрочем, по масштабам небоскребов, здание не из самых высоких, среднее.

Старки знал, что движение хлопателей хорошо организовано и солидно финансируется, но чтобы у него была такая штаб-квартира, да еще и расположенная у всех на виду… Старки задумывается. В его представлении хлопатели — маргиналы, контркультура, их место — в потайных комнатах на задах сомнительных клубов. То, что у них имеется собственное офисное здание, почему-то не успокаивает, а совсем наоборот. Логотип — Старки разглядел его при подлете — простой, он никогда его раньше не видел. Всего лишь три буквы: «ГЗП». Мало ли что эта аббревиатура может означать.

Два человека в черных костюмах, амбалы поперек себя шире — явные бёфы-телохранители — эскортируют Старки по ступеням вниз, к лифту, который уносит их на тридцать седьмой этаж. Бывшего вождя аистят препровождают в конференц-зал со стульями, обитыми черной кожей, и длинным столом из голубого мрамора. В помещении никого нет.

— Ожидайте здесь, — говорит один из телохранителей. — За вами скоро придут.

В комнате только одна дверь, которую охранники, уходя, запирают, и Старки остается в одиночестве. Высокие, от пола до потолка, окна выходят на восток; однако стекла в них матовые, рифленые — пропускают рассеянный свет, но препятствуют обзору. Светопроницаемые, но непрозрачные. Встающее солнце выглядит сквозь них размытым золотым пятном.

В вертолете Старки тоже был один. За все время пилот, изолированный в своей кабине, не сказал ему ни слова, кроме «пристегнитесь». Тот факт, что хлопатели так быстро выслали за ним спасателя, а потом поместили в этой роскошно обставленной комнате в своем святая святых, свидетельствует, что его ценят и уважают. И все же в Старки шевелится беспокойство — непонятное и такое же смутное, как свет, проходящий сквозь непрозрачные стекла.

Никто не приходит.

Спустя час Старки подступается к двери и безуспешно пытается расковырять замок найденной на полу скрепкой. Несмотря на то, что он мастер по взлому замков, этот ему не поддается.

— Эй! — кричит он. — Я все еще здесь, на случай если вы забыли! Эй, кто-нибудь, выпустите меня!

Он колотит в дверь — чем больший тарарам он устроит, тем скорее кто-нибудь придет, чтобы утихомирить буяна.

Никакой реакции. Весь этаж словно вымер. Или, может, тут очень хорошая звукоизоляция. Вне себя, Старки начинает с грохотом опрокидывать стулья. Но ведь если в здании никого нет, то сколько ни буйствуй — толку не добьешься. Наконец, не желая, чтобы его отругали за учиненный беспорядок, он расставляет стулья обратно. Изнуренный, он садится, кладет руки на стол и опускает на них голову. Через пару секунд он уже спит.

Ему снится Бэм. Она смеется над ним и подстрекает к тому же других. Он дает по ней очередь из автомата, но из дула вылетают только цветочные лепестки, мармеладки и попкорн, отчего все ржут еще громче. И тут Хэйден вырывает автомат из рук Старки и засовывает ствол ему в нос — так глубоко, что тот вонзается свергнутому вождю в мозг. «Ну-ка прочистим тебе пазухи!» — говорит Хэйден, и поднимается такой хохот, что можно подумать, будто гогочет целый стадион.

Чья-то рука мягко встряхивает его за плечо и милосердно вытаскивает из кошмара.

— Старки!

Он поднимает осоловелые глаза и видит холеного мужчину с аккуратной бородкой, черной с проседью. Дандрих.

— Наконец-то, — хрипит Старки.

— Я распорядился, чтобы тебя проводили куда-нибудь, где ты мог бы отдохнуть до моего прибытия, — ласково произносит он. — Приказы, однако, зачастую оставляют широкие возможности для интерпретации.

— Не мешало бы кое-кого уволить!

Дандрих призадумывается.

— Или по меньшей мере наложить взыскание. Но как бы там ни было, я надеюсь, ты отдохнул. Наверняка ты совсем измотался после того, что тебе пришлось пережить.

Старки разминает затекшую шею, пока Дандрих наливает ему воды из хрустального графина, которого здесь раньше не было.

— Что это за место такое? — интересуется Старки.

Собеседник протягивает ему стакан.

— Пожалуй, самое подходящее название — «тайное убежище».

— Какое же оно тайное, когда торчит посреди города?

— Не только беглые расплеты умеют скрываться в больших городах, друг мой, — говорит Дандрих, по-свойски присаживаясь рядом со Старки. — Для горожан большинство строений невзирая на их размеры — это лишь препятствие между домом и работой. В городах удобство и анонимность идут рука об руку. Но мы здесь не для того, чтобы разговаривать о нашей штаб-квартире, не правда ли?

Старки приступает прямиком к делу:

— Меня предали. Я знаю, кто эти изменники. Нужно расправиться с ними, если мы хотим сохранить Аистиный батальон.

Дандрих — сама безмятежность.

— Путчи штука неприятная. Если, разумеется, их устраиваешь не ты сам.

Старки вспоминает о перевороте, учиненном им самим на Кладбище. Как аукнется, так и откликнется. Вот только время бунтовщики выбрали неподходящее.

— Ничего удивительного, что после разгула в «Лошадином Ручье» кое-кто из аистят потерял мотивацию, — произносит Дандрих.

— Они сделали компрометирующую видеозапись, но с вашей помощью я смогу всех убедить, что это фальшивка. Дайте мне побольше людей и оружия, и я верну контроль над аистятами, а потом накручу их на пользу делу.

— Ни к чему. Последние атаки Аистиного батальона были столь успешны, что мы решили: надобность в ваших дальнейших действиях отпала.

— А как же «Мышиный Обрыв»?

— Никак. После «Лошадиного Ручья» это был бы шаг назад. «Лошадиный Ручей» — ваш звездный час, — говорит он с улыбкой, которая постепенно из теплой становится нейтральной. — Вы были бесподобны, но теперь ваша роль сыграна.

Старки трясет головой:

— Да, но в стране еще осталось девяносто два заготовительных лагеря! Я нужен вам, чтобы уничтожить их!

— Мейсон, ты забываешь, что в наши намерения не входит разрушение абсолютно всех лагерей.

Старки поднимается на ноги.

— Зато в мои входит!

Выражение лица Дандриха становится ледяным.

— Потакать юнцам в удовлетворении их властных амбиций — не наша задача.

Странное дело — немигающий взгляд этого тщедушного человека, почти старика, внушает бывшему вождю аистят страх.