Федор Метлицкий - Драма в конце истории

Мы нашли много добровольцев из числа почитателей Вени, согласившихся искать его, даже за границей.

Разбили город на квадраты, и стали стучаться в квартиры, искать в парках.

Вместо прошлых митингов и шествий на площадях теперь вспыхивают тут и там народные телеконференции. И там, и дома, стоит только нажать на кнопку карманного пульта управления, можешь участвовать в интерактивной дискуссии.

Это не похоже на былые тусовки по телевизору политической элиты, которая, как банда пирующих на отбросах идей истории, жадно побивала друг друга высокой моралью, чтобы прикрыть свои интересы.

Партии перестали существовать, поскольку были «party», то есть замкнутые внутренней дисциплиной части, не отражающие всего спектра новых идей. Возобладали полноводные «народные фронты».

В основном их было два — консервативный Национальный фронт, отражающий естественное развитие технологической цивилизации, и независимый Гражданский фронт — «неестественный», бунтующий против странного угнетения духа в результате автоматизации жизни. Как говорил Веня, они ничем не отличаются одна от другой, как «дама просто прекрасная и прекрасная во всех отношениях».

У фронтов были только теоретические споры. Уже не те, что встарь — не об изменении социальной системы, а что делать, чтобы избавить людей от одиночества в тесно сплетенной информационной цивилизации. Тут уже не было смысла ставить вопрос: насильственным или мирным путем? Это уже вопрос изменения сознания, а над сознанием невозможно совершать никакое насилие, кроме хирургического.

Новая власть сильных корпораций по-прежнему использует привычные методы, чтобы реанимировать единство — отдельными вспышками былого патриотизма, в парадах побед, праздниках нации, не давая слишком подниматься выгодным ей силам национализма и религии, чтобы не разрушить установленный порядок. И по-прежнему считает собирание земель главным условием единства, в то время как мир стал делиться на все более мелкие республики, — новая тенденция наиболее оптимального устройства справедливого мира.

Люди охотно откликаются на привычные призывы, но чувствуют, что происходит разрушение всех прошлых ценностей, и на самом деле наши корни, и память, и вся наша славная история — могут исчезнуть.

Я безоговорочно примыкаю к лагерю «бесполезного» протеста. Надо мной витает призрак иной, недостижимой свободы — нечто вроде солнечного облака, в нем не видно монстров, которые вылезут после того, как оно рассеется. И кажутся топорными недоброжелатели — закоренелые консерваторы, которых называем «гимнопевцами», почему-то выворачивающие «анатомию протеста» во что-то безобразно корыстное. Может быть, мои мозги промыты прогрессивными блогами, в которых ощущаю искренность — в них есть что-то для души.

Мы с Веней и Батей вышли из кафе-забегаловки после небольшой выпивки. На площади шла телеконференция для «зоны отчуждения». Где-то сверху, в воздухе без экрана, проявился располагающий к себе человек с извиняющейся улыбкой и округлыми примиряющими манерами — ведущий из Национального фронта.

— Что вы хотите? — ласково усмехался он площади. — Непонятно. Какой-то новой духовной революции?

Батя вытащил свой карманный пульт.

— Это вы когда-то пугали «цветными революциями»?

Хищный профиль Бати отразился на экране. Ведущий укоризненно повернулся к нему.

— Наконец, достигли невероятной свободы. Нам сейчас ничто не мешает. Все видят, какая жизнь настала. Наступил конец истории, которая раньше была кровавой борьбой интересов.

Веня тоже нажал кнопку своего пульта.

— С остановкой истории остановились и мозги!

— Наоборот, родилась новая общность — славянский народ!

Кто-то «бесполезный» влез в экран.

— И новый человек! Вывели породу людей из корней советской гнилой идеи, генетически порченных лицемерием.

— Нет, — дружелюбно сказал округлый, — вернули духовные ценности нации, соборность, удивительную нравственность наших предков. Это чудо!

Я подумал: он привычно представляет усвоенные в своем сермяжном детстве скрижали нравственности, которые надлежало проявлять, ни капли не веря в ее чудо.

— Это не традиция наших предков, — сказал Веня. — Это — от Христа.

Округлый повысил голос в нарочитой убежденности:

— Нет, это русская всеотзывчивость! Любовь к земному миру. Нас объединяет патриотизм. Конечно, не вас, армию бесполезных, кого жизнь отбросила в… зону отчуждения.

Веня язвительно добавил:

— С таким патриотизмом человек стал уродом конца истории.

«Бесполезные» стали влезать в экран.

— Свободны — до полного одиночества.

— Нужно изменить климат потребления! Когда исчезнет черный дым стяжательства, лица людей откроются, станут родными.

Мнения тут навеяны блогами в интернете, загибающимися телевидением, радио, видеогазетами. Позиции быстро меняются на противоположные.

Я был растерян: не сумел найти слов для отпора. Это странно. При всей определенности моей личности, я бы сказал, уникальности — и такие виляния. Это интеллигенции свойственно. Как случается, что, имея твердые убеждения, поражаешься глубине очередной философской статьи, рушащей прежние убеждения (от предыдущей статьи), и открываешь в себе новые, противоположные? Находясь на высоком философском уровне, веришь в то, что внушает интернет, телевидение, написано в книгах и нормативной правде постановлений, веришь в мистику?

Ведущий улыбался улыбкой, о какой говорят «плюнь в глаза, скажет — божья роса». Порождение века — всеотзывчивый и равнодушный.

— Возникла настоящая власть народных корпораций, в высшей степени честная — открыто объявляет о своих доходах и их истоках, на все есть чеки. И работящая, там нет места бездельникам. Все знают о ее порядочности — бережет здоровье всех подданных, они живут обеспеченной жизнью, даже бездельники на велфере, как вы. Запрещены вредные привычки — спиртное, реклама порнографии, ЛГБТ.

— Но почему нет счастья?

Округлый ведущий поднимал вверх ласковые глаза, отвечал с застывшей улыбкой:

— Что такое счастье? Это когда отдаешь себя обществу, без остатка. Служение добру, к чему призывает наша общая власть. Это и есть счастье.

Веня усмехнулся.

— Отдают все — перед смертью. Когда уже ничего не нужно для себя.

Мне противна гладкая физиономия ведущего — не за что зацепиться, и я храбро влез:

— Отдавать может только личность! А она появляется только в самопознании.

— В самокопании, молодой человек! Человека не изменить, в нем есть и доброе, и злое. Только законы могут направить его к служению добру.

Лицо округлого стало жестким.

— Сейчас стало ясно — Сталин предвидел, чем обернется развал Империи. Народы после развала Империи нахватались столько бед, что многие пожалели, что родились. Неадекватность и паника. Страхи и недоверие, безысходность и безнадежность. Оттуда наши фобии. Вы снова этого хотите?