Федор Метлицкий - Драма в конце истории

Ассистент Светлана сочувствует ей. Она из верующей семьи, на ее столе иконки.

Мой приятель бухгалтер, за глаза его зовут просто Бух, с худеньким узким лицом, юркий, неопределенных лет, благодушно расположен ко всем, восторгается моими стихами, но так и не прочитал сборник, старательно введенный в его компьютер, по его же просьбе. Я не обижаюсь, и никого не виню, но странно, что мои чистые порывы никому не нужны.

Он восхищенно выдает нам все сплетни о коррупции в эшелонах власти и политике, и о скором конце света, взятые из загадочных сфер. У него «гостевой брак», то есть дома только присутствует, с женой не спит уже несколько лет. Мне его жалко, почему-то выслушиваю его, сам выворачиваю себя. Хотя, откровенно говоря, разговаривать с ним не о чем. Моя беда — не с кем поговорить. Да и ему вряд ли это нужно. Он добродушен, когда я над ним подшучиваю, иногда зло.

У компьютера горбится Дима, изучает какие-то программы. Он не участвует в нашей болтовне. Никогда не здоровается. Его немногословность вызывает уважение. В его загадочности я подозреваю пустоту. В замкнутых, себе на уме, обычно черти водятся. Правда, однажды увидел на его столе Кафку.

Всегда удивлялся свойству людей не сомневаться внутри себя. Ведут себя так, словно родились с готовыми, определившимися характерами, с конечными безусловными смыслами. Неужели нет сомнений, принимают все как есть? Наверно, это от древнего религиозного догматизма, когда все было ясно. И завидовал им.

Шеф не вмешивается в течение жизни в офисе, ему неловко напоминать о работе. Расслабляться тоже надо.

У нас летучка.

— Ну, как, написал обзор по району? — тяжело спрашивает шеф нашего гастарбайтера Чеботарева. И смущается, стараясь не взорваться.

Тот весело подает листочки. Он не пишет заглавные буквы, каждое предложение помещает одно под другим, как стихотворение.

— Вы где учились? — коротко спрашивает шеф. — Такое впечатление, что купили диплом. Выговор! В следующий раз — увольнение.

— Ой, ошибся, подал черновик!

Он гений мгновенной «соображалки» в поиске объективных причин не сделанной работы, спасая свое достоинство не только в чужих глазах, но и в своих. Он всегда опаздывал, и очень изобретательно изворачивался.

— Почему опоздал? Цистит одолел.

— У вас что, цистит каждое утро в девяти до одиннадцати?

Чеботарев весело улыбается. Все равно здесь не заработаешь.

Дима, горбящийся у компьютера, вынимает из ушей пуговицы наушников. Он мямлит что-то односложное.

— Вы умеете отчитываться? — удивляется шеф. Тот смотрит на него с недоумением. Все результаты заданий, на месте или в командировке, прячутся в нем, как сокровища, и приходится выбивать силой.

Шеф, вникая в бухгалтерский отчет, багровеет.

— Что это за баланс? — ревниво вглядывается в цифры. — Что это за чудовищные налоги на зарплату? Целая половина!

— Так положено, — виновато говорит Бух. Он изредка заглядывает к нам — нанят только для составления бухгалтерских отчетов.

Шеф знает финансовые отчеты, тем более что они худенькие — денег немного, но с ненавистью смотрит на буха, как будто тот виноват, что теряет такие деньжищи на налоги.

Он показывает всем мое заключение о районе.

— Вот как надо работать! В вас есть огонек, и чувство результата. Еще бы такого одного, и мы бы пробились.

Я тот еще лентяй, и не люблю техническую работу, и тем более физическую. Больше всего хочу понять себя и мир. Влечет только творческая работа мысли — поиски самого себя и выхода из одиночества. Поэтому смотрю на всякую работу как на средство, не ведущее никуда, в ней не вижу настоящей цели. Но во мне есть что-то вроде ответственности, желание добиться последнего результата. Сейчас — денег. Я нагрузился многими знаниями в моем деле, столько лишнего, вообще не нужного мечтателю, думающему совсем о другом.

— Что же ты! — кипятится шеф. — Давай придумай что-то, чтобы нам выйти из жопы. Что-нибудь гениальное.

— Хотел бы, но не могу до конца вникнуть.

— Так сиди и не рыпайся! Поднимай дисциплину.

На самом деле я чувствовал в себе безграничный талант. Или талант безграничного.

Мой мозг способен объять весь космос, но бессилен взлететь в прозрения. Я знаю все. Эти все знания содержатся в гаджетах, а гаджеты — в моей голове. Проблема в том, что мои знания содержатся в отдельных ячейках мозга, вытаскиваю лишь необходимое. Но так и нет общего охвата безграничного моря знаний. Не могу вырваться в озарение, то есть чувствую себя слепым в огромном угластом мире. Для этого надо объединить их одним душевным порывом. Но куда? Все уже и так есть. Поэтому никого не могу винить в моей беде, как и мой приятель Бух. Не ощущаю социального протеста.

Мы с шефом были бы друзьями, если бы не разница в возрасте.

Мой возраст уже далеко не переломный, но выгляжу юнцом. По молодежной моде хожу в обтянутом комбинезоне-«обдергайчике» из подогревающей ткани — в пику чиновничьим новомодным тогам. Мода, носящаяся в воздухе, неведомыми путями в технократический век, опростилась до древней тоги, правда, весьма утонченной, использующей новейшие материалы.

Наверно, солидным дядям кажется, что не взрослею. Это правда, хотя много думаю и, по-моему, достаточно пережил. А кто-нибудь скажет, что он взрослый? Даже занятые скучными расчетами банкиры, и невидимые нигде олигархи, прячущиеся на своих яхтах, занимаются перебиранием увлекательных игрушек. И весь их образ жизни тоже, по сути, детский, им неведомо ничего вне их игрушек. Весь мир ребячлив — посмотрите на игры расцвеченной блестками бессмертной попсы на сценах, на метафорические действа фестивалей и олимпиад на плазменных экранах, фейерверки на праздниках с неутомимыми стандартными пожеланиями нового счастья, словно до этого была полная чаша старого (мир все также юн, как в тумане седом Одиссеи, веря в этот фейерверк — невиданной вспышкой судьбе), на эти таинственные блестки на новогодних елках… Все в ожидании чуда, девственно сохраненного из древности! Смех!

Иногда шеф забывался, и мы увлеченно спорили, отстаивая и соглашаясь, нам обоим хотелось иметь близкого друга-соратника, на кого можно положиться и вылить накипевшее. В нем несломленная сила жизненной энергии, манящие горизонты нашего дела лихорадочно ищут выхода, заглушая мысль, что это кончится ничем.

Наши сослуживцы не понимали, что нужен не промежуточный, а конечный результат. Промежуточное принимали за конечное, и останавливались. И обижались, принимая замечания за оскорбление. Но конечный результат нужен, и к сроку. Шеф должен был доканчивать самое трудное, ибо они действительно не знали, как дальше. Свойство вялого мозга, не желающего работать по принуждению.