Роберт Хайнлайн - Двойная звезда

На сей раз я взглянул на него с удивлением, которое, на мой взгляд, приличествовало важной политической фигуре, которую оскорбили при неподобающих обстоятельствах. Билл указывал на меня пальцем, его лицо побагровело. — Ты самозванец! Ты — дешевый актеришко! Ты — обманщик!

Корреспондент лондонской «Таймс», который сидел справа от меня, тихо спросил: — Может быть, вызвать охрану, сэр?

— Не нужно, — ответил я..— По-моему, он безобиден.

Билл рассмеялся. — Так значит, я безобиден, а? Сейчас посмотрим.

— Нет, лучше я все-таки вызову их, — настаивал корреспондент «Таймс».

— Не нужно, — резко повторил я. — Ну довольно, Билл. Лучше тебе уйти по-хорошему.

— Не хочешь, чтобы я продолжал? — И он принялся торопливо выкладывать всю историю. Правда, он ни словом не обмолвился о похищении, не отметил, какую роль сам сыграл во всей этой афере, но зато дал понять, что ушел от нас отчасти из-за того, что не хотел быть замешанным ни в чем подобном. Имперсонацию он привязал к болезни Бонфорта, сильно упирая на то, что мы его чем-то опоили.

Я терпеливо слушал. Сначала большинство репортеров просто внимало, храня на лицах выражение людей, оказавшихся свидетелями чужой семейной ссоры. Затем потихоньку кое-кто из них начал что-то записывать. Некоторые диктовали на магнитофоны.

Когда он окончил, я спросил: — Это все, Билл?

— Неужели этого недостаточно?

— Даже более, чем достаточно. Мне очень жаль, Билл. Все, джентльмены. Мне пора приступать к работе.

— Один момент, господин министр! — крикнул кто-то.— Собираетесь ли вы давать опровержение? — Еще кто-то добавил: — Будете ли вы подавать в суд за клевету?

Сначала я ответил на последний вопрос.

— Нет, в суд я подавать не буду. Нельзя же подавать в суд на душевно больного.

— Это я-то больной? — взвыл от негодования Билл.

— Успокойтесь, Билл. Что же касается опровержения, не думаю, что его стоит публиковать. Я заметил, что некоторые из вас делали заметки. Вряд ли кто-то из ваших издателей решится опубликовать подобный бред, но если бы это и оказалось не так, мое опровержение только придало бы всему этому совершенно анекдотическому событию особую пикантность. Вам никогда не приходилось слышать истории об одном профессоре, который сорок лет угробил на то, чтобы доказать, что «Одиссея» написана не Гомером — не тем, а другим греком по имени Гомер?

Послышался вежливый смех. Я тоже улыбнулся и снова повернулся, чтобы уйти. Билл вскочил со своего места и, подбежав, схватил меня за руку, — Шуточками тебе не отделаться! — Представитель «Таймс» — кажется, его фамилия была Экройд — оттащил его от меня.

— Благодарю вас, сэр, — сказал я. Затем, обращаясь к Корпсмену, добавил: — Что вы хотите от меня, Билл? Я изо всех сил старался уберечь вас от ареста.

— Если хочешь, можешь вызвать охрану, мошенник! И тогда мы посмотрим, кто из нас дольше просидит в тюрьме. Посмотрим, что будет, когда у тебя возьмут отпечатки пальцев!

Я мысленно вздохнул и подвел итоги своей жизни. — Кажется, это перестает быть шуткой. Джентльмены, пора положить этому спектаклю конец. Пенни, деточка, попросите кого-нибудь, чтобы послали за необходимым для снятия отпечатков пальцев оборудованием. — Я знал, что иду ко дну, но, черт возьми, даже если попал в Биркенхедский водоворот, то до самого конца стой за штурвалом — это последнее, что ты обязан сделать. Даже злодей предпочтет умереть красиво.

Но Билл не стал ждать.

Он схватил стакан, который стоял передо мной — и несколько раз повертел его в руках. — К чертовой матери оборудование! Этого вполне достаточно.

— Билл, я ведь и раньше напоминал вам постоянно, чтобы вы воздерживались от грубых выражений в присутствии леди. А стакан я вам дарю на память.

— Вы чертовски щедры. Я сохраню его.

— Отлично. Пожалуйста, уходите. Если вы не уйдете добровольно, я буду вынужден позвать охрану*

Он вышел. Все молчали. Тогда я сказал: — Позвольте я представлю свои отпечатки каждому*из вас.

— О, я уверен, что они никому из нас совершенно не нужны, — поспешно заявил Экройд.

— Нет, отчего же! Если в этом что-то есть, вам понадобятся доказательства! — Я настаивал, потому что это было в духе Бонфорта, а кроме того, нельзя быть слегка беременным или чуть-чуть разоблаченным — я не хотел, чтобы мои друзья были отданы Биллу на растерзание. Это последнее, что я мог для них сделать.

Мы не стали посылать ни за каким оборудованием. У Пенни была копировальная бумага, еще у кого-то один из тех «вечных» блокнотов с пластиковыми листами, которые прекрасно сохраняют отпечатки. Затем я еще раз пожелал всем присутствующим доброго утра и удалился.

Дотащиться мы смогли только до кабинета Пенни. Там внутри она тут же упала в обморок. Я перенес ее в свой кабинет, уложил на кушетку, а сам после этого сел за письменный стол и несколько минут просто дрожал.

В течение дня наше состояние нисколько не улучшилось. Мы, как всегда, занимались какими-то делами, и только всем посетителям Пенни отказывала под тем или иным предлогом. Вечером мне предстояло выступить с речью, и я уже серьезно подумывал, не отменить ли мне ее. Стереоприемник я целый день держал включенным, но ни слова о том, что произошло на утренней пресс-конференции не было сказано. Я понял, что они, прежде чем сделать все происшедшее достоянием выпуска новостей, тщательно проверяют отпечатки; ведь несмотря ни на что, я оставался Верховным Министром Его Императорского Величества, и серьезные доказательства просто необходимы. Потом я решил все-таки выступить с речью, раз уж я написал ее, и время выступления заранее назначено. Я даже не имел возможности посоветоваться с Дэком — он находился в Тихо-сити.

Это была лучшая из моих речей. Я вел себя, как комик, который пытается успокоить публику в горящем театре. Как только выключился записывающий аппарат, я уткнулся лицом в ладони и заплакал. Пенни утишающе хлопала меня по плечу. После пресс-конференции мы с ней больше не возвращались к тому, что произошло.

Родж прибыл почти в тот же миг, как я кончил записываться, и сразу же явился ко мне.

Тоскливым монотонным голосом я поведал ему всю эту грязную историю. Он слушал, пожевывая потухшую сигару. Его лицо оставалось бесстрастным.

В конце своего рассказа я почти извиняющимся тоном сказал: — Я просто должен был дать им свои отпечатки, Родж. Вы же понимаете! Отказаться было бы не по-бонфортовски.

— Не волнуйтесь, — сказал Родж.

— Что?

— Я сказал «не волнуйтесь». Когда поступит ответ из Бюро Идентификации в Гааге, вас будет ждать маленький но приятный сюрприз, а нашего экс-приятеля Билла — большой, но неприятный. Если он получил часть своих серебренников наперед, то скорее всего, ему придется расстаться с ними. Надеюсь, что его заставят сделать это.