Роберт Хайнлайн - Двойная звезда

Бродбент был удивлен. Он холодно улыбнулся Дюбуа.

– Джон, сынок, ты кажется считаешь себя достаточно взрослым, чтобы справиться со мной?

Дюбуа уступать, по-видимому, не собирался.

Бродбент был выше его на целую голову и тяжелее килограммов на двадцать. Я поймал себя на том, что Дюбуа сейчас мне симпатичен. Меня всегда очень трогали беззаветная отвага котенка, природная храбрость боевого петуха, решимость маленького человека сражаться до последнего, но не быть сломленным… А так как я был уверен, что Бродбент не собирается убивать партнёра, то следовало ожидать, что его коллега попросту окажется сейчас в роли боксерской груши.

У меня и в мыслях не было вмешиваться в их ссору. Любой человек имеет право сам решать, когда и как быть битым.

Я чувствовал, что напряжение возрастает. И вдруг Бродбент расхохотался и хлопнул Дюбуа по плечу со словами:

– Молодец, Джон!

Потом он повернулся ко мне и сказал:

– Извините, нам нужно на несколько минут оставить вас в одиночестве. Нам с другом надо кое-что обсудить.

В номере имелся укромный уголок, оборудованный фоном и автографом. Бродбент взял Дюбуа за руку и отвел туда. Там у них завязался какой-то оживленный разговор.

Иногда подобные уголки не полностью гасят звук. Но «Эйзенхауэр» был заведением высокого класса, и поэтому все оборудование в нем работало отлично. Я видел как шевелятся губы, но до меня не доносилось ни звука.

Зато губы мне были хорошо видны. Бродбент расположился ко мне лицом, а его оппонента можно было видеть в зеркале на противоположной стене. Когда я выступал в качестве знаменитого чтеца мыслей, отец лупил меня до тех пор, пока я не овладел в совершенстве безмолвным языком губ – читая мысли, я всегда надевал очки, которые… и требовал, чтобы зал был ярко освещён, одним словом, я читал по губам.

Дюбуа говорил:

– Дэк, ты чёртов идиот, невозможный, преступный и совершенно невыносимый кретин. Ты что, хочешь, чтобы остаток своих дней мы провели на Титане, таская бесчисленные камни? Это самодовольное ничтожество сразу же наложит в штаны.

Я чуть не пропустил ответ Бродбента. В самом деле, «самодовольный», ничего себе! Умом я конечно сознавал свой гений, но в то же время сердцем чувствовал, что человек я достаточно скромный.

Бродбент:

– …не имеет значения, что крупье мошенник, если это единственная игра в городе. Джок, никто больше нам не сможет помочь.

Дюбуа:

– Ну хорошо, тогда привези сюда дока Скорча, загипнотизируйте его, вколите ему порцию веселящего. Но не посвящайте его во все подробности – пока с ним не все ясно и пока мы остаёмся в дерьме.

Бродбент:

– Но Скорч сам говорил мне, что мы не можем рассчитывать только на гипноз и лекарства. Для наших целей этого недостаточно. Нам требуется его сознательное действие, разумное сотрудничество.

Дюбуа фыркнул.

– Чтоже в нём разумного! Ты посмотри! Ты когда-нибудь видел петуха, разгуливающего по двору? Да, он примерно того же роста и комплекции, и форма головы у него почти такая же, как у Шефа – но это и все! Он не выдержит, сорвётся и испортит все дело. Ему не под силу сыграть такую роль – это просто дешевый актеришка.

Если бы великого Карузо обвинили в том, что он взял не ту ноту, он не был бы более оскорблен, чем я. Мысленно я призвал в свидетели Борбэджа и Бута, они подтвердили бы, что это вопиющее по своей несправедливости обвинение. Внешне же спокойно продолжал полировать ногти и делал вид, что абсолютно спокоен – отметив про себя, что когда мы с Дюбуа познакомимся поближе, я заставлю его сначала смеяться, а потом плакать - ивсё это на протяжении двадцати секунд. Я выждал еще несколько мгновений, затем встал и направился в звукозащищённый угол. Когда они увидели, что я собираюсь войти, то сразу же замолчали. Тогда я тихо сказал:

– Хватит, джентльмены, я передумал.

Дюбуа облегченно вздохнул.

– Так вы не согласны на эту работу?

– Я имел в виду, что принимаю предложение. И не нужно ничего объяснять. Полагаюсь на дружище Бродбента: он уверял, что мне не придется вступать в сделку со своей совестью – и я ему верю. Он утверждал, что ему необходим актер. Но материальная сторона дела – не моя забота. Одним словом, я согласен.

Дюбуа переменился в лице, но ничего не сказал. Я ожидал, что Бродбент будет доволен, и с его души упадет камень, но вместо этого он выглядел обеспокоенным.

– Хорошо, – согласился он, – тогда давайте обсудим все до конца. Я не могу точно сказать, в течение какого времени мы будем нуждаться в ваших услугах. Но мы, конечно, воспользуемся вашими услугами сроком в несколько дней, и за это время вам придется сыграть свою роль только раз или два.

– Это не имеет значения, если у меня будет достаточно времени войти в роль – перевоплотиться. Но скажите хотя бы приблизительно, на сколько дней я вам понадобился? Должен же я известить своего агента!

– О нет! Ни в коем случае!

– Ладно... Так каков же все-таки срок? Неделя?

– Наверное, меньше, иначе мы пропали.

– Что?

– Да нет, это я так. Вам достаточно будет ста империалов в день?

Я поколебался, вспомнив с какой легкостью он воспринял мою информацию о минимальной плате за небольшое интервью, и решил, что сейчас самое время сделать широкий жест. Я попросту отмахнулся от него.

– Сейчас не стоит об этом. Вне всякого сомнения, ваш гонорар будет соответствовать уровню моего представления.

– Хорошо, хорошо, – Бродбент нетерпеливо повернулся к Дюбуа.

– Джок, свяжись со стартовой площадкой, свяжись с Полем. Затем позвони Лэнгстону и скажи, что мы приступаем к выполнению плана «Марди Грас». Пусть он синхронизируется с нами. Лоренцо… – он знаком велел мне следовать за ним и направился в ванную. Там он открыл небольшой ящичек и спросил:

– Можете ли вы как-нибудь использовать этот хлам?

Да, это действительно был «хлам» – что-то вроде очень дорогого и непрофессионального набора косметики, который обычно покупают юнцы, рвущиеся на подмостки. Я взглянул на все это с легким недоумением.

– Если я правильно понял вас, сэр, вы хотите, чтобы я немедленно начал работу по перевоплощению? И вы даже не дадите мне времени на изучение прообраза?

– А! Нет, нет, нет! Просто я хотел попросить вас изменить лицо – на случай, если кто-то узнает вас, когда мы будем выходить из отеля. Это возможно, не так ли?

Я холодно заметил, что быть узнаваемым публикой – это ноша, которую вынуждены нести все знаменитости. И даже не стал добавлять, что наверняка большое количество людей сразу узнает Великого Лоренцо в любом общественном месте.

– О'кей. В таком случае, измените свою физиономию так, что вы вас никто не узнал.

Он быстро вышел.

Я вздохнул и стал рассматривать детские игрушки, которые он определенно считал орудием моего искусства, – жирный грим, пригодный разве что для клоуна, вонючие резиновые накладные элементы, фальшивые волосы, словно вырванные с мясом из ковра, устилающего гостиную тетушки Мэгги. Зато ни одной унции Силикоплоти, ни одной электрощётки и вообще никаких современных орудий моего ремесла. Но подлинный художник может творить чудеса уже лишь с помощью своего гения. Я подрегулировал освещение и углубился в творческие размышления.