Ольга Чигиринская - Операция «Остров Крым»

Господи, только бы не было случайной искры в поврежденной рации! Только бы не загорелось топливо!

Быстрее! Быстрее, шайт!

Откуда взялся этот пулеметчик? Почему именно в это окно он высунул рыло своей машинки, почему именно их избрал целью?

Рита, уже выбежавшая было на помощь, кинулась обратно в машину. Вертолет оторвался от земли, и Фатма закричала в отчаянии: ее бросали здесь! Бросали одну!

Она отложила пистолет и взяла гранату. Лучше подорваться на своей гранате, чем сгореть заживо.

Ближе всех к ней успел подбежать ефрейтор. Умирая, он цеплялся руками за полоз.

Фатма завыла от муки и отчаяния. Одна, одна, все погибли, и как больно!!! Почему-то ей показалось, что эти коммандос – последние на советской базе, и вертолетов прикрытия больше не существует, что она предана, брошена всеми!

Советские солдаты, ободренные огнем пулеметчика, приближались. Она уже видела одного совсем близко. Поняла, что он распознал в ней женщину. Прочла по губам: «Сука!»

Ближе!

Ближе…

Дмитрий Пономарь 2 рота 1 батальон 25 дес бригада

29 мая на блокпост напали шмальнули из гранатомета. Диагноз ОРВИ.

Кольцо гранаты подалось неожиданно легко. Так же легко разжалась рука. Сквозь кружение алых пятен и гул в ушах донесся стук железа о железо.

Мучиться осталось не более пяти секунд. Это немного утешало. А главное – ни живой, ни мертвой ее больше не коснется мужчина.

Ни один.

Рита буквально вымела площадь огнем и достала того ублюдка в окне – но что толку? Что толку, если мертвы коммандос и мертва Фатма?

Что там случилось – она попробовала отстреливаться и взорвался керосин? Или она сама взорвала гранату, дождавшись, пока советские солдаты подбегут поближе? Да какая разница… «Ворон» горел между бараками, содрогаясь от взрывов боезапаса. Погребальный костер для летчицы, коммандос и двух советских солдат.

– Девочки, Сид, у нас все! – сказал командир группы «Тед». – Начинаем отход.

Я развернула машину к вертолетной стоянке. Там уже ахнуло, блеснуло и заполыхало – взорвались Ми-24, Ми-6 и Ми-8, заминированные коммандос из качинского спецотряда.

На пожар летела колонна грузовиков, и Рахиль попыталась ее расстрелять – но пушка заглохла: боезапас кончился.

Мне это не понравилось. Формально все в рамках задачи: причинить как можно больше разрушений на авиабазе, но расстреливать беззащитную пехтуру… И задерживаться здесь дольше, чем нужно… Еще вчера мне казалось – сколько их ни убивай, все будет мало. Но жажда крови насытилась как-то быстро.

Впрочем, Рахиль могла приказать мне как командир звена – и не приказала.

А я должна была поговорить с ней как подруга – и не поговорила.

Нас после вылета отпустили в бар, хотя приказали ничего крепче пива не пить. Мы потеряли два вертолета, «Гусары» – один. Но у нас погибло трое, у них – девятеро, и еще шестеро коммандос во время боя за аэродром. Когда я закрывала глаза, горящая машина Фатмы вставала под веками.

Я так и не решилась поговорить с Рахилью. Мы просто сидели и молча пили.

– О, вот Женька Бурцев идет… – сказала она вдруг.

Я развернулась и оказалась лицом к лицу со знакомым офицером из коммандос. Знакомым? А где я его видела?

Ночью, возле клуба – вот где. Поручик Бурцев…

– Поздравляю с удачным вылетом, – сказал Бурцев.

– Спасибо, – сказала я. – Правда, у нас тут немножко поминки.

– Да. У нас тоже. Но я хотел внести нотку оптимизма.

– Фатма Фаттахова – вы ее помните?

– Такая полненькая, с красивой косой?

Рахиль незаметно растворилась в другой компании.

– И еще Роза Циммерман и Марина Клюева.

– Мне очень жаль. Женщины не должны так погибать.

Я ощутила укол раздражения.

– А как, по-вашему, должны погибать женщины?

– Никак. В своей постели, в преклонные годы, в окружении правнуков…

Я усмехнулась. Мой отец умер в своей постели, а перед тем провел в ней год: инсульт разразил его прямо за именинным столом. Так что у меня никаких преференций на этот счет не было. Нет, была одна: быстро.

– Я могу лишь пожелать вам того же.

Он усмехнулся.

– Да, но мы матерьял в принципе расходный.

Нечто в этом роде порой изрекал Арт, и тогда это меня раздражало, а сейчас просто взбесило.

– Кто расходный? – заорала я. – Вы расходный? Или парни, погибшие в Каховке, – расходный матерьял? Как у вас язык поворачивается!?

На меня стали оглядываться, но мне уже было по пояс, у меня внутри все скорчилось и почернело от боли.

– Да что это за хрень такая: стоит найти мужика, на которого не гадко глянуть, как он идет и подставляет голову под пулю, словно ничего лучше этой головой придумать не мог! А остальные дают согнать себя, как скот, под стражу и пикнуть не смеют без приказа – они, видите ли, расходные! Прикрывают отход и дают взять себя в плен – они расходные! Вас убивают, вас ранят, вас пытают – какого черта? Пусть они гибнут, эти красные! Пусть они будут расходными!

Я не заметила, как все разговоры в баре стихли, а к концу моего монолога даже двигаться перестали. Потом кто-то захлопал, другой, третий…

Я не знала, куда деваться от стыда, и бросилась из бара вон. Вышло еще глупее: я в дверях налетела на поручика Эфендикоева, который тащил стопку свежих газет. Бурцев помог мне подняться, а на Эфендикоева с газетами все набросились, как гарпии. Бурцев вывел меня на улицу.

– Глупо вышло, – Бурцев опустил глаза. – Я… только хотел сказать…Что если… будет совсем плохо… Сегодня или когда-нибудь еще… Вы можете на меня рассчитывать. Во всем. Если я буду жив, конечно.

Из бара, помахивая газетой, выскочила Рахиль.

– На что спорим, – лукаво сказала она, – что ты сейчас подскочишь до самой крыши?

– Поцелуй меня в… плечо.

– Никто меня не любит! А должны бы… Делаем фокус-покус, – она достала из-за спины свернутую газету. – Раз!

Газета развернулась.

– Два!

«Три» я не услышала. Я вообще ничего не слышала и не видела какое-то время, меня с ботинками поглотила первая полоса газеты «Русский курьер», на которой аршинными буквами было напечатано:

«ПОЧЕМУ МЫ ВОЮЕМ?»

А внизу – не такими аршинными:

«Капитан Верещагин – человек, который, кажется, знает ответ»…

– Сударыня, я идиот, – проговорил Бурцев. – Он – ваш?..

Я не стала дослушивать – понеслась к штабу со скоростью лидера гладких скачек.

– Миз Голдберг! Ваше благородие! Рут!

– Какого черта… – Капитан Голдберг поднялась с дивана. – Уточкина, что случилось? Пожар? Боевая тревога? Я сегодня посплю или нет?

– Мэм, прошу разрешения поехать в Бахчисарай.

Командир эскадрильи посмотрела на часы.

– Не разрешаю. Через три с половиной часа у тебя вылет, через час передадут новое задание.