Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Возвращение

Отсутствие смысла в жизни.

Мария Давидовна Гринберг лежала на кровати в одиночной палате отделения травматологии, и слезы медленно стекали из углов закрытых глаз, оставляя извилистые дорожки на щеках. Забыв о тех психологических упражнениях, которые выручали её в последнее время, она просто плакала над своими утраченными мечтами и наивными мыслями.

Услышав какое-то движение у двери и тихие голоса, она вздохнула. И открыла глаза.

Майор Вилентьев с букетом гвоздик стоял у двери и смотрел на неё. Увидев, что она открыла глаза и смотрит на него, он улыбнулся и шагнул вперед.

— Мария Давидовна, как вы меня напугали! — покачав головой, сказал он укоризненным тоном. — Что это вас понесло ночью на работу? Зачем? Вы ведь знали, что Киноцефал еще на свободе.

— Его поймали? — сказала она тихим голосом. И подумала, что ей все равно поймали или нет маньяка по имени Киноцефал. Сейчас для неё гораздо важнее, чтобы не поймали его, того единственного, имя которого она мысленно прошептала, испугавшись в последний момент, что произнесла его вслух.

— Да, — кивнул Иван Викторович и, по-хозяйски придвинув стул, сел рядом с кроватью, и положил красные цветы на прикроватную тумбочку, — я, собственно, и пришел, чтобы поговорить с вами об этом. Доктор сказал, что у вас со здоровьем всё в порядке, ссадины и ушибы, поэтому я бы хотел узнать, что там было. Кроме Киноцефала, вы единственный свидетель.

— Что вы хотите узнать?

— Кто еще, кроме вас, моего оперативника и Киноцефала, там был? — Майор пристально посмотрел на женщину и, увидев, что она не торопится отвечать, продолжил:

— Мария Давидовна, я ни за что не поверю, что это вы обезоружили убийцу, избили его и пригвоздили его ножом к дереву. Там был кто-то еще, и я бы хотел от вас услышать — кто это был?

Она смотрела на следователя и вдруг поняла, что он уже знает. Нет никакого смысла скрывать. Откуда он знает, — сейчас неважно. Главное, что он ждет ответ на тот вопрос, который уже не имеет смысла. Ждет именно от неё.

— Да, там был доктор Ахтин.

Вилентьев удовлетворенно кивнул. И выдохнул, словно он задержал дыхание на вдохе.

— Рассказывайте.

Мария Давидовна короткими фразами описала все события, которые видела, опуская излишние подробности и собственные чувства.

— Куда он пошел после?

— Не знаю, — медленно помотала головой женщина, — мне кажется, тогда я уже потеряла сознание. Мне даже показалось, что он потащил Киноцефала в сторону, чтобы там спокойно убить. Не на моих глазах. Хотя, может мне и это показалось. Мне сейчас всё эти события кажутся кошмарным сном.

— Как он был одет?

— Рубашка с коротким рукавом с непонятным цветом, может быть из-за странного желтого освещения. Джинсы на ногах. Черные стоптанные кроссовки.

— Лицо?

— Борода, усы и достаточно длинные волосы.

— То есть, судя по вашему описанию, он сейчас сильно отличается от фотографии? И нет никаких характерных или необычных примет? Может, он хромает, например?

— Нет, ничего необычного. Я узнала его по движениям, по походке, по контуру головы. И я бы легко узнала его по глазам, но он ни разу не приблизился ко мне, даже на мгновение не глянул на меня. Я не видела его лица, — только борода и волосы, чуть скрывающие уши.

Она вздохнула. И спросила:

— А вы как узнали, что это был он?

— По отпечаткам пальцев на ноже. Извините, Мария Давидовна, я позвоню.

Майор встал и, отойдя к окну, по телефону продиктовал приметы Парашистая, затем вернулся к кровати и сел на стул.

— Мария Давидовна, я не верю, что эта встреча в больничном дворе случайна. В одном месте совершенно неожиданно ранним утром, когда все люди крепко спят, случайно собрались вы, Киноцефал и Парашистай. Ха-ха, скажу я вам, дорогая Мария Давидовна, — ухмыльнулся Вилентьев, глядя на неё прищуренными глазами. — Мы нашли, где все это время скрывался Киноцефал — на чердаке морга. У него в дальнем углу чердачного помещения была лежанка и запас продуктов. Скорее всего, Парашистай для него был учителем и вдохновителем, и я не удивлюсь, если они имели постоянный контакт и поэтому он и оказался именно в том месте и в то время, когда вы появились ночью на территории больницы. С этими двумя маньяками всё понятно. И тут возникает вопрос — а зачем вы-то там оказались? Как вас туда занесло?

— Вы подозреваете меня в том, что я пришла на встречу с Парашистаем?

— Да, дорогая вы моя, замечательная Мария Давидовна, именно так я думаю, и никакой другой причины вашего появления там я не вижу.

Мария Давидовна улыбнулась. Вот она, проза жизни. Убогость бытия. Её подозревают в том, чего она так страстно желала. Встречаться с Михаилом Борисовичем Ахтиным, пусть даже тайно, — не об этом ли она мечтала?! Любить человека, который стал изгоем, — это ли не счастье?! То, чего она хочет, и что абсолютно недостижимо, сейчас озвучил следователь.

— Чему вы улыбаетесь?

Майор с удивлением посмотрел на неё.

Мария Давидовна засмеялась — этот тупой следак всерьез думает, что она весь прошедший год знала, где находится Парашистай, он уверен, что она все это время водила его за нос, тайно встречаясь с убийцей. Он установил за ней слежку, и этот погибший от ножа Киноцефала парень, был его оперативник. Он полагал, что рано или поздно именно она выведет его к Парашистаю.

Мария Давидовна открыто и жизнерадостно смеялась.

Впервые за последние дни она просто и откровенно радовалась.

Она продолжала веселиться даже тогда, когда с грохотом за майором захлопнулась дверь палаты. И только после этого смех перешел в глухие истерические рыдания. Она, прижав израненные руки к лицу, вслух проклинала этот гребаный мир, где для её любви нет места. Где тупые мужики, не способные на высокие чувства и простые эмоции, правят обществом. Где для неё, умной и красивой женщины, есть только одна работа, — носить каштаны из огня этим гребаным мужланам. И где благодарность за эту работу, — спокойно и уверенно сказанные слова о том, о чем она могла только мечтать.

Мария Давидовна посмотрела на красные цветы, которые принес Вилентьев. Они лежали так, словно их бросили на свежевырытую могилу.

Утренние лучи заглядывают в окно. Я не люблю солнце, потому что оно мешает видеть простую истину.

На этой круглой планете, медленно и необратимо катящейся в тартарары, новая жизнь всегда произрастает на разлагающейся зловонной гниющей массе старой мертвечины. Смерть всегда основа жизни — так было и так будет. И этот новый свежий росток никогда не будет лучше и крепче старого засохшего ствола, — изменится только внешний вид, но никак не содержание.

Смерть — многогранна, жизнь — однотипна.

Я выдавливаю крем для бритья на помазок и намыливаю подбородок. Станок убирает волосы, оставляя за собой ровные полосы чистой кожи. Я привык к бороде, но после сегодняшней ночи мне приходится её убирать. И я даже немного рад этому. Моё прежнее лицо нравится мне значительно больше. Так даже лучше, — я не только возвращаю имя, но и своё лицо. Я возвращаюсь после долгого отсутствия, и нахожу, что моё лицо практически не изменилось.