Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Бездна

Я вместе со всеми говорю общие слова отрицания, даже не задумываясь над задаваемыми вопросами. Я отрицаю очевидное, потому что, созерцая вечность, готов на всё. Я искреннее верую, хотя в дальней части моего разума сохраняется очажок сопротивления, — его тонкий голосок пытается вернуть меня на ту дорогу, которой иду, но я словно не слышу зудение своего разума. Я как бы присел на пенек отдохнуть, и теперь так трудно встать и продолжить бесконечный утомительный путь по зимнему лесу. Я будто уснул и вижу благостный сон, где уже дошел, и мой путь окончен. Я получил всё, что хотел, и даже больше.

— Сказано: будут последние первыми, а первые — последними, ибо много званных, но мало избранных.

— Мы закрыты от внешнего мира, от его соблазнов и пороков, от искушений и греха, ибо мы — первые. И мы войдем в Царствие Божье, чистыми и непорочными, потому что искреннее веруем.

— Среди нас есть те, кого привел к нам Бог, и кто уверовал. Они — последние. И мы рады им, ибо званы были сотни, а пришли к нам — единицы. И будут они тоже первыми, ибо, узнав Истину, поняли призвание своё и принесли души свои в дар Господу Богу. Они после нас, но они войдут в Царство Божье в первых рядах, ибо так же, как и мы, сильны верою.

— Возрадуемся же, братья и сестры мои, ибо сегодня с нами новообращенный брат наш получит крещение, — отец Федор театральным жестом указывает на боковое ответвление в пещере, откуда выходит человеческая фигура.

Я выхожу из состояния транса. Быстро и необратимо. Облаченная в белую просторную рубаху фигура идет к возвышению, чтобы встать рядом с проповедником. Я сразу же — по движениям, по походке — узнаю Валентина. Я почти не удивлен. Что-то подобное можно было ожидать.

— Мы знаем силу Господа нашего, который находит заблудших овец, и, приводя их к нам, дает нам шанс узреть — снова и снова — мощь Его призыва и величие Его, ибо сказано: и раздался голос с небес: это Сын мой возлюбленный, в котором Моё благоволение.

Отец Федор поворачивается к Валентину, который падает на колени и склоняет голову, и спрашивает громким голосом:

— Отрекаешься ли ты от Сатаны, от Ангелов его, от служения ему, от гордыни его?

— Отрекаюсь!

Голос у Валентина хриплый, но твердый и уверенный.

— Отрекся ли ты от Сатаны?

— Отрекся!

— Сочетаешься ли с Христом?

Отец Федор поднимает факел, освещая каменное распятие.

— Сочетаюсь!

Отец Федор отдает факел помощнику и берет ведро с водой.

— Помазывается раб Божий Агафон во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.

— Аминь! — хором повторяет паства, синхронно совершая крест.

Отец Федор, обмакивая руку в ведро, проводит мокрой ладонью по голове новообращенного, затем просто брызгает на него каплями с рук, и все время речитативом говорит:

— Во исцеление души и тела. К слышанию веры. Руки Твои создали и сотворили меня. Ходить ему по стопам Твоим. Крещается раб Божий Агафон во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь!

— Аминь! — снова эхом звучит многоголосый хор верующих.

В этом хоре нет всего лишь одного голоса. Мой рот закрыт. В голове пульсирует мысль. Убийца с больным мозгом на моих глазах получает таинство крещения, а, значит, Пророк ему доверяет. Наверное, это хорошо для Валентина (или для Агафона), но плохо для нас. Поэтому я думаю о том, что мне надо какое-нибудь оружие, чтобы я смог защитить себя.

Виктор молчит, словно ничего не произошло. Неподвижный взгляд, брови нахмурены, губы сжаты, но он никак не комментирует обряд крещения Валентина. Мы в своей пещере, и мне кажется, что таким образом Пророк пытается изолировать нас от остальной части стада. Охранником у нас, по-прежнему, Архип — бессловесный страж, который, тем не менее, кое-кого пропускает. Думаю, что не просто так.

Женщина. Фигуру скрывает бесформенный балахон, повязанный веревкой. На голове платок. Руки суетливо перебирают конец веревки. Судя по лицу, она еще достаточно молода. В глазах страх, но я вижу, что она боится не меня.

— Что беспокоит? — задаю я обычный вопрос, понимая, что она пришла за медицинской помощью. В последние дни, я оказываю такую помощь всем, кто приходит ко мне: примерно, по два пациента от молитвы до молитвы.

Она медлит с ответом, словно не решается сказать свою тайну.

— Больно, когда по маленькому хожу, — наконец-то, тихим голосом сообщает она.

— Давно беспокоит?

Она пожимает плечами и не отвечает.

— Дай мне руку, — говорю я.

Она испугана. Затем страх сменяется удивлением. Она протягивает руку, и, глядя в глаза, я улыбкой пытаюсь успокоить её. Я чувствую тепло её ладони, и вижу причину страха. И причину боли.

Мне грустно. Женщине всего около тридцати лет, которые прожиты в невежестве и покорности. Рожденная в многодетной семье, она с малолетства работала и молилась. Живя в страхе согрешить, она не смогла справиться со своим молодым и здоровым телом. Она уверена, что боль — это наказание за грех. Она боится не меня, а себя. Желание избавится от боли, которое заставляет её прийти ко мне — вот что пугает её. Молитвы не помогают, когда приближается время идти в отхожее место. Боль, разрывающая низ живота, как указующий перст Бога: согрешила, и теперь будешь вечно мучиться. Избавление от боли еще больший грех, потому что посмела пойти против воли Господа.

Я улыбаюсь. Разжав пальцы, я отпускаю руку женщины и говорю:

— Клюква. По одной горсти три раза в день.

Она недоверчиво смотрит на меня.

— Бог не только наказывает, но и указывает путь к спасению. Он дает нам плоды, которые облегчают боль, тем самым прощая нас. Потому что, вопреки всему, Он нас любит.

В глазах женщины появляются слезы. Она склоняет голову, еле слышно шепчет слова благодарности, и быстрыми шагами убегает.

Через минуту Виктор спрашивает:

— Что это было?

Я понимаю, что он имеет в виду. Мои слова о любящем Боге, а не женщина с циститом.

— Я сказал ей то, что она обязательно услышит. Иногда слово лечит лучше, чем любое лекарственное средство.

— Ты говорил почти как Проповедник.

— Эти слова за последние тысячелетия сказаны несчетное количество раз. Кому-то они помогают.

Вздохнув, я смотрю на Виктора. Он всё еще сумрачен, но теперь готов говорить.

— Как думаешь, что Валентин сказал Пророку про нас?

Виктор морщится. Мой вопрос попал в точку. Он об этом и думал.

— Хотелось бы надеяться, что ничего, но… наверняка, наплел про нас с три короба. Хотя, вроде бы ничего плохого я ему не сделал. Да и ты тоже.

— Он болен, — говорю я, — у него мозг разрушается, поэтому, даже если мы ничего плохого ему не сделали, он придумает то, чего не было. А придумав, поверит сам и преподнесет Пророку, как единственно возможную правду.

Виктор не пытается выяснить, чем болен Валентин. Он смотрит на меня, словно ждет, что я скажу.