Кристофер Прист - Опрокинутый мир

— Тотальное уничтожение, — эхом отозвался Андрик.

Мааст поднялся с кушетки и его бросило на переборку. Лежа ничком, он не отдавал себе отчета в том, как сильно швыряет самолет вертикального взлета в бушевавших над городом восходящих потоках и воздушных ямах.

Он добрался до пульта управления, снял автоматический режим и повел машину вручную.

Пожар распространялся по городу с ужасающей скоростью, с ревом стремясь к его центру. Неимоверной силы ветер со скоростью пары сотен километров в час бушевал над долиной и в городе, забавляясь с огнем и распространяя пожар в ускорявшемся темпе.

Он повел машину прямо вниз к площади, целясь на небольшое открытое между зданиями пространство. В тридцати метрах от земли он замедлил посадку и со свойственной только военным точностью приземлил машину в центре площади носом на север.

Он поднялся из кресла прошел по грузовому отсеку и открыл задний люк. Затем спрыгнул на землю.

Пламя он видеть не мог, небо во всех направлениях было окрашено в жуткий желтый цвет. Неподалеку разорвался снаряд, вероятно фугасный. Воздуха, казалось, вообще не было. Здесь, в самом оке урагана огня не было не только ветра, но и малейшего движения воздуха.

Создавалось ощущение, что здания колышутся у него перед глазами. Он ощутил головокружение. Совсем рядом взорвался зажигательный снаряд, но не воспламенился.

Может быть, нет кислорода?

Монотонный гул, которому он подсознательно отводил место где-то на расстоянии от себя, стал нарастать со всех сторон. Рев усиливался. Действительно приближается, или просто стал громче? Ответить на этот вопрос он не мог.

Мааст зашатался и упал на колени.

Одно из обрамлявших площадь зданий, — внушительное сооружение из громадного тесаного камня с толстыми стенами из естественного гранита и резными каменными колоннами — взметнулось в воздух и стало осыпаться дождем, напоминавшим хлопья охваченной пламенем бумаги. Здание слева от него развалилось, разлетевшись от места взрыва раскаленными до бела кусками бетона.

Рев достиг своего пика. Громче он просто не мог стать.

Зажигательно-разрывные снаряды падали всюду вокруг него, превращаясь в белое жидкое пламя. Самолет вертикального взлета-посадки расплавился и затопил Мааста.

Ураган огня набрал полную силу. Команда на уничтожение выполнена.

Если вам опостылело собственное тело, отправляйтесь в Институт исправительной терапии — для таких случаев это самое подходящее место. Именно там Джозеф Туратски лишился телесной оболочки.

В предварительном заключении его продержали недолго, затем объявили, что считают его политически неблагонадежным, и под усиленным конвоем отправили в штаб-квартиру института, находящуюся в Гренландии. Напоследок Туратски сказали, что он нуждается в исправительной терапии, которую проведут специалисты.

С испытанными методами «специалистов» Туратски ознакомился на второй день пребывания в институте. Ночь он провел в одиночной камере, а утром его препроводили в специально оборудованную комнату, назначение которой не оставляло сомнений. Тюремщики привязали Туратски ремнями к скамье и ввели ему в вену какую-то жидкость. Затем к его запястьям, голеням и голове прикрепили сложный набор электродов.

Кто-то из «специалистов» приблизился к стене и включил рубильник. Сознание Туратски, как говорят в подобных случаях, померкло.

Туратски словно бы висел в пустоте, утратив ощущения времени и пространства… Потом ему показалось, что кто-то негромко произнес:

— Привет, парень…

Туратски пытался оглядеться по сторонам, но сделать это оказалось непросто, поскольку он вдруг обнаружил, что у него отсутствует голова. Удалось произвести лишь несколько судорожных движений.

Туратски затих. Тела у него также не было.

Но он же слышал голос! Довольно необычно для человека, только что обнаружившего, что у него нет головы. Трюк, конечно, оригинальный, но как это получается?

Голос произнес:

— Это вовсе не трюк, дружок. Все делает электроника. Специалисты называют это явление цифровым микроимпульсом, а тебе кажется, будто ты слышишь. Но это не голос. И слух, и голос ты потерял навсегда. Как и все мы.

Туратски несколько секунд переваривал услышанное. Потом, решив поэкспериментировать, подумал:

— Мы?

— Верно. Ты, я и еще примерно две тысячи нам подобных — все мы находимся между собой в мысленном контакте, что обеспечивается средствами электроники.

— А где же те, другие?

— Трудятся. Смена здесь длится двенадцать часов.

Казалось, голос звучал совсем рядом.

— Хочешь взглянуть на самого себя? — последовал неожиданный вопрос.

И тут же Туратски ослепила яркая вспышка. Свет померк, и вслед за этим внизу появилась хорошо освещенная комната квадратной формы. В ней находилось семь человек — облаченные в белые одежды, они возились с инструментами. А у дальней, стены, на скамье, под серым покрывалом распростерлось безжизненное тело. В этот момент в комнате появилась каталка, и тело положили на нее. Умершего провезли прямо под ним. Труп лежал на спине, и Туратски удалось разглядеть лицо.

Освещенный квадрат погас.

— Это тебя повезли, — произнес голос, хотя и так все было ясно. — Запомни, что видел, приятель. Других зрелищ ты лишен надолго.

В темноте, сменившей эту невеселую сцену, Туратски снова ощутил собственную беспомощность.

— Где все это происходит? — уныло спросил он.

— Обрадовать особенно нечем, — отвечал голос. — Но знай, что ты в самом «сердце» компьютера. У тебя нет телесной оболочки. Твой мыслительный аппарат и личность существуют самостоятельно и целиком заключены внутри машины. А если быть точным, то сейчас ты — часть ферритового сердечника в единой цепи, состоящей из нескольких тысяч тебе подобных… Иными словами, ты в банке памяти компьютера.

Туратски пришлось сделать усилие, чтобы как можно спокойнее воспринять услышанное.

— Значит, я не умер?

— Твое тело бездыханно. Но, вероятно, его держат в сохранности вне этих пределов. А сознание живо, и его будут как можно дольше поддерживать в таком состоянии. Все мы приговорены к пожизненному заключению.

— Спасибо, друг.

— Зови меня Хэнком, приятель.

Туратски думал, что ему никогда не оправиться от шока, но в конце концов все забылось, и он без особого труда приспособился к новой жизни.

Работа тянулась часами, но он вовсе не чувствовал усталости, хотя в занятиях не было перерывов. Ежедневно, по двенадцати часов кряду в его сердечник непрерывным потоком шли импульсы — информация, зашифрованная в двоичном коде. Он поглощал ее, сличал и накапливал.

Рядом тем же самым были заняты две тысячи одушевленных ферритовых сердечников. Среди них были Хэнк и другие заключенные, отбывавшие пожизненное заключение.