Елена Кочергина - Князьки мира сего

— В локоть, кажись. Фигово стрелять без приклада.

— А я запястье держу…

— Ребят, вас совесть не мучает? — спросил вдруг Лёша, сидевший в уголке парилки.

— Нет.

— Вроде нет.

— И меня не мучает. Значит, Божья воля была́ его застрелить. А вот Каничева мы, наверно, зря взяли. Отец Иларион сильно рассердился из-за него. Хотя, призна́юсь, я сам хотел на него посмотреть, поэтому не стал вас отговаривать. Читал с ним несколько интервью: хороший миссионер.

— Каничев — это сила! — оживился Вадим. — Помнишь, старик, ты тексты его песен хотел почитать.

— Обязательно почитаю, — сказал Пётр.

Пока Вадик с помощью Ольги отмывал от фиолетовой крови своего железного коня, Иваненко лежал в гамаке под навесом и читал распечатки песен Каничева с нескольких последних альбомов.

Раньше он к творчеству «Алисы» относился прохладно. Да и сейчас вряд ли бы изменил мнение о старых песнях группы. Но вот новые песни Кости цепляли за живое. Оказывается, из них он слышал только одну — «Власть». Клип на неё крутили по нескольким каналам.

А каково вам вот это: «Каждый день приближает час „ч“. В каждом праве сургуч да печать. Я хочу быть мишенью в луче, когда время придёт умирать». Или: «Я рано принял, но поздно внял, что значит „радостью жить“, ловить обманы в глазах менял и постараться простить».

Да, православный Каничев — это вам не оккультно-пантеистический Кормильцев, жаждавший раствориться в бесконечности, как капля в океане! Это вам не смирившийся перед небытием БГ! Каничев — боец, боец с небытием, со смертью и с её адептами!

Пётр вызвал у себя в памяти облик рок-звезды, его глаза. Неужели этот тихий седой человек — в прошлом пьяница, наркоман, панк, эпатажник и дебошир? Ёшкин кот, переживает, что курить не может бросить! Воистину тяжкий грех!

Как он может писать такие чудесные жизнеутверждающие песни? Впрочем, понятно, как: он нашёл смысл жизни, обрёл веру. Она теперь является его стержнем, даёт энергию, силу делиться своей радостью и своей болью с другими…

Оля прервала его размышления, позвав к телефону. Пётр неохотно выбрался из гамака и направился в избушку.

— Ну здравствуй, друган единоплеменный, — заговорила трубка голосом Вовы Курляндского. — Я в Москве. Всё в ажуре. Только что зарегистрировались с Семёном в гостинице «Руслана». И угадай, кто же нас встречал в аэропорту? Таки пришелец встречал! На шее табличка: «С. И. Кукушкин, милости просим!» Я его, конечно, не видел, а мой пациент видел и до сих пор дрожит, хотя принял таблетки. Знаешь, у меня есть основания предполагать, что пришелец — не галлюцинация. Петя, надо встретиться, и как можно быстрее, чтобы всё прояснить!

— Где стрелку забьём?

— В холле гостиницы. Не могу надолго покидать своего пациента. В шесть тебя устроит?

— Ты свои часы-то перевёл?

— За кого ты меня принимаешь? За хамита? Всё, до встречи!

Вова, по обыкновению, бросил трубку. Может, толика хамитской крови в нём всё-таки текла?

Пётр более-менее подробно рассказал Курляндскому о «делах наших скорбных», опустив лишь некоторые незначительные детали.

— Да, дела-а-а, — протянул Вова.

— Как ты думаешь, Кукушкин относится к «видящим пришельцев»?

— Определённо. Он видел этих чертей ещё до своего отъезда в Израиль, и это была не последняя причина обосноваться на исторической родине. Вот как оно совпало-то, Петь! Лёша с Олей поселились как раз в его квартире!

— А можно будет взять Кукушкина на «охоту»?

— Проблематично это будет сделать. Если накачать его нейролептиками, толку от него не будет. А если не накачивать, порог страха не даст ему действовать адекватно. Да и мотивация, признаться, отсутствует. Он же не из нашей общины.

— Можно с этого места поподробнее…

Вова возвёл глаза к небу, дабы придать своему ортодоксально-иудейскому лицу возвышенное христианское выражение.

— Петя, я люблю свой народ, очень люблю свой народ! Вот и к тебе сразу приехал, когда узнал, что у тебя проблемы… Бедные, бедные наши братья по крови! Это ужасная трагедия — профукать мессию, которого ждали несколько тысяч лет. Какой-то страшный, немыслимый глюк — с отчаянной надеждой ожидать прихода Того, кто уже больше двух тысяч лет как пришёл тебя спасти. Обсаживать Иордан плодовыми деревьями и рыдать у Стены Плача. Как же я тоскую об ослеплении нашего народа!.. Да, Семён Израилевич — один из тысяч в движении ко дну в танце суматошного дня…

— Где-то мне недавно встречались эти слова… — вставил Пётр.

— А, Костя Каничев, «Моя война». Люблю эту песню… Так вот, мировоззрение Семёна Израилевича близко к каббалистике. Моё мировоззрение его не интересует: мы соотечественники по Советскому Союзу, и я — хороший специалист. Этого достаточно для успешной психотерапевтической работы. В Москве Кукушкин кое-что оккультное практиковал. Вероятно, оно и привело к тому результату, который мы видим.

— То есть уговорить его поехать с «командой охотников» шансов нет?

— Даже если я буду рядом, завидев этих чертей, Семён Израилевич, скорее всего, попросту сбежит.

— Но мне было откровение, что Кукушкин поможет, если вы приедете! — горячо сказал Пётр. Он, и правда, уже верил, что тогда, во сне, сподобился откровения. В любом случае, Вова его в тот раз видел, значит это было что-то вроде чуда.

— И мы приехали! — сказал Курляндский. — Надо что-то крепко думать.

— А сам ты возьмёшься за оружие?

— Где ты видел израильтянина, который не возьмётся за оружие, когда придёт нужда? Исправно езжу на милуим [7] Милуи́м — ежегодные военные сборы в Израиле. , если ты об этом. «Узи» у вас есть?

— Специально ради тебя попробуем достать! Слушай, если убедить Кукушкина, что, в случае нашей расправы над пришельцами, они навсегда перестанут преследовать его, за мотивацию это не сойдёт?

— Боюсь, что нет. Мы, евреи, любим гарантии. Откуда ему знать, что чертей столько, сколько мы говорим, или, что не появятся новые?

— А майор ФСБ его не убедит?

— Нет, Петя, в борьбе со страхом нельзя использовать страх. Это я тебе как психотерапевт говорю.

— Тогда ему нужно поговорить с отцом Иларионом.

— Навряд ли это что-то изменит. Но попытка — не пытка, как говаривал товарищ Берия… Эх, Петька! Где наша молодость, куда ушли былые годы?

— «Где будет труп, там соберутся и орлы…» — задумчиво сказал Иваненко, вспоминая «кровавую пирушку». — Труп у нас есть, даже два. И ещё один воскресший.

— Воскресший уже два тысячелетия восседает на престоле с Отцом, притом в человеческом теле! По секрету тебе говорю, как один сумасшедший иудей другому. А орлы, извиняюсь, — это мы!

— Так что, потащим Кукушкина к отцу Илариону?