Александра Седых - Башня континуума

— Ничего, папочка…

— Ох. Веди себя хорошо. Говори «спасибо», «пожалуйста» и прочее. Маме будет приятно. Да… я тут совсем замотался и забыл, у меня для тебя подарок.

— Но у меня не скоро день рождения, папа.

— А это не в честь дня рождения или еще какого праздника. Просто я тебя люблю, сын, — сказал Гордон, силясь не провалиться под землю от слюнявого умиления.

— Я тебя тоже люблю папа… ну, даже без подарка.

— Здорово, конечно, но разве не хочешь посмотреть?

— Хочу…

К полному восторгу сына, Гордон достал и надел ему на руку часы, застегнув на запястье настоящий кожаный ремешок. От восхищения Максу на глаза навернулись слезы.

— Спасибо, папа, но я еще не умею очень хорошо узнавать время…

— Значит, научишься, делов-то. И еще. Часы механические, с ручным заводом, так что тебе придется их подводить и следить, чтобы они не останавливались. Возьми привычку делать это в одно и то же время, лучше с утра. Давай, покажу, как это делается. Ты все понял?

— Да.

— А про стрелочки, большие и маленькие, поговорим позже. Теперь иди, а то мне надо опять почитать газету.

Хорошо, хоть он закрыл здесь еще не все оппозиционные газеты. Несколько оставил. Как раз для подобных случаев.

— Папа.

— Чего еще.

— А почему…

Гордон похолодел. О, нет. Только не сейчас! Аисты. Капуста. Птички. Пчелки…

— А почему ты бываешь такой грустный, папа?

В качестве компенсации себе за эту невыносимую канифоль Гордон собрался лечь и полежать на любимом диване, мечтательно глядя в потолок и размышляя о всяческих приятных вещах, но ничего не вышло. Во-первых, его донимало несварение. Во-вторых, даже в отпуске и с расстроенным желудком Гордон все равно оставался важным должностным лицом. Ему пришлось ответить на уйму неотложных деловых звонков, потом к нему заехали из канцелярии и привезли увесистую стопку документов на подпись; потом он принял с отчетами министра внутренних дел, министра транспорта, директора местного департамента Отдела Благонадежности, главу Комитета по Цензуре, а также генерального прокурора Салема.

К тому времени, как Гордон со всеми переговорил, все подписал, уладил все неотложные вопросы, он вконец измучился и чувствовал себя по-настоящему паршиво. Наглотавшись каких-то оранжевых пилюль, он выпил еще чашку крепкого чая, лег на диван в обнимку с блевотным тазиком и завернулся в плед, трясясь от озноба и удушливой злобы.

— Значит, вот вы как, — бормотали его губы, — ничего, я вам еще покажу…

Постепенно явь перетекла в диковинный, дурманящий сон. Во сне был плац, и марширующие бесконечными шеренгами солдаты, уходящие по этому грандиозному, бесконечному плацу вдаль, за линию горизонта, к небу, расцвеченному заревом зарниц, мириадами оттенков красного, от неспешно царственного пурпура до бурлящей и кипящей, венозно-алой киновари.

Солдаты маршировали, а он стоял высоко-высоко на парадной трибуне, в парадном мундире, и смотрел в их юные, страстные, отмеченные печатью смерти лица. Он был полон высочайшей, божественной любви. Он был и прокурор, и палач, и высший судия в одном лице. Он был мраком, адской геенной, забвением, вечной погибелью. В грохоте кованых солдатских сапог, в барабанном бое, в звуках военных маршей из охрипших динамиков, в залпах салютов он слышал свое имя. Он слышал…

Но, разумеется, это был сон. Всего лишь сон.

— Гордон.

— Ммм.

— Проснись.

Гордон приоткрыл левый глаз, следом правый, поглядел на жену.

— Уже прилетела?

— Откуда прилетела? — не поняла Виктория.

— Неважно. Как там все прошло.

Виктория стыдливо порозовела перламутровыми ушками, присела на край дивана и продемонстрировала мужу стройные, длинные, аппетитные ножки в шелковых чулках и круглые колени, едва прикрытые юбкой.

— Ясно, наш сын вырастет великим скрипачом, зажиточная старость мне обеспечена.

— А я купила тебе пива, — проговорила Виктория с намеком на примирение.

Конечно. Единственный раз в жизни ему ни капельки не хотелось пива, так она его купила.

— И носки, — прибавила Виктория, еще больше порозовев ушками.

— Пиво и носки. Когда-нибудь эта романтика меня вконец доконает, ей-Богу, — пробурчал Гордон, — ох…

— Газету?

Дочитав от корки до корки очередную газету, Гордон, мокрый от пота, дотащился до спальни и рухнул на кровать. Виктория принесла ромашкового чаю с сухариками и грелку, сняла с него ботинки и укрыла одеялом. Отчего он в ботинках?… Собирался ехать куда-то? Гордон долго упирался и ни о чем не хотел рассказывать жене, но, в конце концов, Виктория вытянула у него признание, что вице-губернатор собрался нанести незапланированный визит в Лас-Абердин, но не сумел из-за трагикомических последствий вчерашнего злоупотребления жареными ребрышками.

— А что там стряслось, в Лас-Абердине?

— Беспорядки, — ответил Гордон сквозь зубы. Виктория припомнила, что видела что-то по поводу беспорядков в вечерних новостях, когда кормила Макса ужином. Акция протеста, устроенная противниками политики нынешней администрации. Плакаты, речи, пылкие ораторы, возмущенные ущемлением гражданских свобод и прав, а также тем, что герр Джерсей единолично узурпировал власть на Салеме. Под свист и улюлюканье кроткого пупсика обозвали разными скверными словами и сожгли его симпатичное чучело.

— Беспорядки… их устроили те шуты гороховые, что орали доколе и долой… и обозвали тебя приспешником крупного капитала?

— Вот объясни мне, птенчик, почему некоторые гнусные подстрекатели и провокаторы не могут отличить приспешника крупного капитала от скромного слуги народа. Чего я там узурпировал. Неужто Таггерт был лучше?

— Раньше этих выродков затоптали бы лошадьми, — посочувствовала мужу Виктория. — Почему так не делают сейчас, не понимаю.

— Говорят, будто времена наступили другие, гуманные, просвещенные, — сказал Гордон, нехорошо улыбаясь.

— Не нравятся мне эти времена. Совсем не нравятся.

Гордону тоже страсть как не нравились эти времена, как и мрази, невразумительно обзывающие первого вице-губернатора приспешником крупного капитала. Предположим, вопли о приспешниках он еще мог счесть конструктивной критикой в свой адрес, но мрази одними воплями не ограничились, а соорудили баррикады, начали забрасывать представителей правопорядка камнями и бутылками с зажигательной смесью, принялись громить магазины и лавки.

— Там что-то серьезное? — спросила Виктория, встревоженная тем, что муж погрузился в мрачное раздумье.

— Ну… власти держат ситуацию под контролем.

Про то, что власти держат ситуацию под контролем, Виктория тоже слышала в новостях, но, в принципе, это мало что значило, учитывая, что власти держали под контролем и прессу.