Александра Седых - Башня континуума

— Лорд Ланкастер, станете ли вы сговорчивей, если я напомню вам, что ваши так называемые мирные рабочие — тайные, а то и явные пособники крупномасштабного мятежа против Империи и Святой Единой Церкви? Мирные рабочие — говорите вы? Понимаете ли вы, что ваши мирные рабочие в наших военных сводках проходят пособниками повстанцев?

Кит поглядел на главу Священного Трибунала Райта, перебирающего четки. Вид у архиепископа был постный, как у пятничной говядины.

— Милорд, к моему вящему сожалению, мы вынуждены прибегнуть к столь трагическим, но необходимым мерам. И молиться, что экономические санкции сделают работу, которая оказалась не по зубам ни нашим войскам, ни кое-каким бездарным политикам. Я, разумеется, не имею в виду никого из присутствующих. Надеюсь на вашу отзывчивость и понимание.

Ни с того, ни с сего, то есть без всяких веских причин Кит вдруг обнаружил, что государь смотрит на него очень ласково, будто забыв об их недавнем споре.

— Чуть не запамятовал спросить, князь, как поживает ваша матушка, Елена Алексеевна.

Кит ощутил, как кровь стынет в жилах. Еще бы. Бедная матушка ушла в иной, лучший мир шестнадцать лет тому назад.

— Моя матушка… она…

— В чем дело? Ей нездоровится? — проговорил государь, впадая в ужасную тревогу. — Как же так? Мы виделись два дня тому назад, и выглядела она такой цветущей…

— Видите ли, государь… простите… но матушка моя скончалась, — промямлил Кит, не глядя по сторонам.

Константин страшно переменился в лице.

— Как — скончалась? Когда? Почему не доложили? Почему вы мне ничего не доложили? — обрушился он на Холлиса, стянул с царственной руки перчатку, и этой перчаткой начал наотмашь лупцевать директора Отдела по узкому, как у хоря, изжелта-бледному лицу.

Холлис не без труда пережил незаслуженную экзекуцию. Собственное моральное и физическое благополучие мало тревожило его, но он не мог не понимать, что немощный, страдающий монарх представляет угрозу государству, мало того, является игрушкой в чьих-то недобрых руках.

— Позвольте высказаться, государь…

— Не позволю! Вы, чудовище! Вы все здесь чудовища… желаете мне смерти и погибели…

— И все же, я выскажусь, — проговорил Холлис вежливо, но настойчиво. — Вы все еще нездоровы, Ваше Величество, и я полагаю, вам следует больше заботиться о себе и отдыхать. Для всего остального у вас имеются преданнейшие служащие, то есть мы. Что до лорда Ланкастера, осмелюсь напомнить, его матушка скончалась шестнадцать лет тому назад.

Повисло долгое ужасное молчание, и было слышно лишь, как Император, давясь дикой яростью, скрежещет зубами. Константин всегда отличался редкой собранностью и работоспособностью, и держал в уме каждую мелочь, затрагивающую судьбы поданных его величайшего государства. Обрушившаяся на него немощь не просто угнетала государя, но вызывала у него припадки лютой злобы, которую он, зачастую несправедливо, вымещал на несчастных приближенных. На всех, кроме Верховного Канцлера Милбэнка. Бывший мелкий лавочник очень быстро нашел самый кратчайший путь к сердцу государя. А именно: никогда и ни в чем монарху не перечить, всегда кивать и поддакивать. Подобная незамысловатая тактика быстро привела к блестящим результатам: Император правил Империей, а Императором управлял бывший торговец колбасами и требухой, ныне Верховный Канцлер — Милбэнк.

Пораженный этими страшными мыслями, Кит перевел взгляд на лорда Торнтона, но их милость только что умял почти четыре фунта жареной колбасы, и судьбы людей, умирающих с голоду где-то за миллионы миллионов миль, весьма мало занимали его.

— Предположим, — сказал он, — мы с лордом Ланкастером только что подумали, еще подумали и передумали. Мы закроем завод. Но что мы получим взамен?

— Господь с вами, лорд Торнтон, — проронил государь, едва размыкая губы, — разве вы, будучи дворянами, не должны служить мне, вашему Императору, чистосердечно и бескорыстно?

Черта с два! Будь они настоящими дворянами, они бы встали и покинули эту юдоль скорби, хлопнув дверью и не обращая внимания на возможные трагические последствия своего демарша. Которые могли оказаться и впрямь плачевными, не исключая ареста. Ричард тоже это понимал и слегка побледнел под своим здоровым загаром. Определенное смятение чувств не помешало ему торговаться, будто на восточном базаре. Надо заметить, руководило им не столько желание нажиться на человеческом горе, сколько желание хоть малость подсластить другу горькую пилюлю, которую Киту пришлось проглотить. Со своей задачей Ричард управился блистательно, взяв с государственных чиновников обязательства посодействовать Корпорации с контрактами на строительство Би-портов. Особенно учитывая их потрясающий успех в данной области на Салеме.

Разошлись все довольные друг другом. Только Кит был недоволен. На обратном пути он замкнулся в гробовом молчании и, вцепившись в руль механо, сосредоточенно смотрел на дорогу.

— Что? Ты так и будешь молчать? — не выдержал Ричард.

— А о чем говорить. О том, что по моей вине тысячи людей умрут с голоду или пополнят повстанческую армию? Именно этого я и пытался избежать все это время!

— Полегче. Следи за дорогой.

Надо отдать ему должное, Кит следил, и очень внимательно. И вел очень аккуратно и очень медленно, из-за чего кортеж тащился по весенним столичным улицам подобно колченогой многоножке.

— Кристофер… милый ты мальчик. Обычный здравый смысл подсказывает мне, что мы поступим мудро, благородно и патриотично, поддержав нашего Императора в борьбе с мятежниками. А в благодарность за необременительную услугу нам посодействуют в заключении контрактов с местными администрациями на строительство Би-портов. Это далеко с лихвой перекроет убытки, которые мы понесем, закрыв заводской комплекс на Дезерет. Хватит дуться. Поедем куда-нибудь, перекусим.

— Ты только что сожрал две тарелки с верхом жареной колбасы! При… дурок!

Торнтон оскалил белые зубы и лениво рыкнул.

— Это уж слишком.

Кит опомнился и набрал скорости, обнаружив, что кортеж обгоняют даже пешеходы, а некоторые и снимают шляпы, принимая за траурную процессию.

— Извини, Ричард, но потом мой брат говорит, мол, мы наживаемся на человеческих несчастьях, и оказывается прав, и мне нечего возразить ему.

Ричард слишком объелся колбасой, чтобы затевать глупую ссору. Развалясь на заднем сиденье в полурасстегнутом пальто, он потягивал сельтерскую с мятным сиропом и жмурился от лучей апрельского солнца, щекочущих лицо через стекла механо.

— Мало ли что несет этот сопляк. Еще твой братец мечтает свергнуть диктатуру, но мы-то уже выросли из коротких штанишек и понимаем, что диктатура вечна и незыблема, и свергнуть диктатуру невозможно. Так что — смирись. Поедем в ресторанчик и выпьем по рюмочке. А потом ты, наконец, познакомишь меня с ней.