Павел Корнев - Сиятельный

Мы с Рамоном поднялись на второй этаж; там я убрал в нагрудный карман темные очки, потом снял крышечку с рукояти трости и включил фонарь.

– Заходишь первым, – предупредил напарника, доставая «Цербер».

– Понял, – кивнул констебль, встав напротив двери с номером «двадцать два».

Я сунул трость под мышку и осторожно провернул ключ в замочной скважине.

Механизм оказался смазан, даже не скрипнул; раз – и готово.

Рамон стремительно ворвался в номер, я заскочил следом и повел фонарем, освещая комнату. Шкаф, кровать, стол у окна – спрятаться негде, но напарник так не считал.

– Шкаф, – хрипло выдохнул Рамон, взяв на прицел покосившуюся громаду.

Я распахнул створки; среди развешанных на плечиках пиджаков и брюк никто не таился. Тогда констебль указал на кровать.

– Свети!

Под кроватью обнаружился лишь дорожный чемодан; я вернул покрывало на место, сунул «Цербер» в карман и скомандовал напарнику:

– Бегом вниз!

Рамон поспешил к портье, а я натянул перчатки и занялся обыском. Отсутствие ордера и прочие процессуальные тонкости волновали меня сейчас меньше всего.

Победителей не судят.

Газовые рожки зажигать не стал, так и продолжал подсвечивать себе фонарем в рукояти трости, стараясь лишний раз не направлять его в сторону занавешенных окон. Мусорное ведро было забито очистками сарделек, у стены стояла пара пустых бутылок из-под сливовицы, их решил не трогать, вместо этого выдвинул из-под кровати потертый чемодан и наскоро проверил его содержимое, но помимо погашенного билета на дирижабль рейса «Нью-Йорк – Новый Вавилон» ничего интересного там не оказалось. Нижнее белье, зубной порошок, бритва, прочая мелочовка.

Тогда перешел к шкафу и охлопал одежду; ровно с тем же успехом.

Все пиджаки и брюки были новенькими, пошитыми по индивидуальному заказу из дорогой черной ткани. Все одинаковые, словно горошины в стручке. И все со споротыми ярлыками.

Одного пиджака не хватало.

Крайне предусмотрительно. И кровь на черном не так бросается в глаза, и никто не удивится, если сегодня на тебе не тот пиджак, что вчера.

Я проверил ящики стола и даже стащил с кровати матрац, потом взобрался на стул и осветил шкаф – там одна лишь пыль. Привстав на цыпочки, потянулся к деревянной решетке вентиляционного отверстия, только прикоснулся – и она осталась в руке.

Вот он, тайник!

Впрочем, тайник – это громко сказано. Просто потайное место, чтобы уберечь ценные вещи от вороватой прислуги, и не более того.

Я извлек из вентиляционного отверстия металлическую шкатулку и, поскольку вскрывать нехитрый замок гнутой скрепкой просто не было времени, взломал его, просунув под крышку нож.

Сверху лежали стеклянный шприц, жгут и пузырек с раствором морфия, и сразу стало ясно, что первое убийство вовсе не было случайным. Либо оборотень не сошелся с жертвой в цене, либо покойник попросту решил ограбить заезжего наркомана. Скорее второе – перетянутая аптечной резинкой пачка колониальных долларов вызывала завистливое уважение.

Сунув деньги в карман куртки, я взял пухлый конверт и вытряхнул из него два паспорта. Первый был выдан некоему Герхарду Ланке, жителю колониального штата Нью-Йорк, сорока двух лет от роду; владельцем второго оказался сорокалетний Джонатан Барлоу из Мельбурна, Зюйд-Индия. Что характерно – отметка о въезде не была проставлена ни в одном из них.

Значит, есть и третий.

Отложив паспорта, я удостоверился, что в шкатулке ничего больше не осталось, и покинул номер, не трудясь хоть как-то скрыть устроенный при обыске беспорядок. Дошел до лестницы и уселся на верхнюю ступеньку, давая отдых усталым ногам.

– Ну что? – спросил Рамон Миро, опуская лупару.

– Это он, – подтвердил я, совсем позабыв о портье.

А того при этих словах едва удар не хватил; аж обмер весь и навалился на конторку.

Констебль досадливо поморщился, поднялся по лестнице и протянул руку.

– Не стоит сидеть на виду, – проворчал он, помогая мне встать.

И тут совершенно бесшумно распахнулась входная дверь.

Мы бы этого не заметили даже, если б перепуганный до полусмерти ночной портье не пискнул:

– Прокруст!

Рамон отпустил меня и крутанулся на месте, вскидывая лупару. Едва устояв на узеньких ступеньках крутой лесенки, он упер в плечо приклад тяжеленного ружья и рявкнул на высокого болезненного вида господина лет сорока, что шагнул через порог:

– Ни с места, полиция!

В тот же миг постоялец неуловимым прыжком сорвался с места и рванул через вестибюль. Его нескладная долговязая фигура просто расплылась в смазанную тень, но Рамон уже держал убийцу на прицеле и потому сразу утопил спусковой крючок.

Грохнул выстрел, оборотень невероятным акробатическим кульбитом разминулся с пулей, оттолкнулся ногой от подоконника и в одно касание отпрыгнул в сторону. Да так лихо, что Рамон промахнулся и второй раз: покрытая серебром свинцовая болванка, пробив оконное стекло, улетела на улицу.

Невредимый убийца метнулся к лестнице, констебль пальнул в него вновь, и огненный язык дульной вспышки впустую лизнул затылок втянувшего голову в плечи оборотня; только запахло паленым волосом.

Спасли нас крепкие дубовые балясины. Убийца с разбегу врезался в них, и лишь поэтому не успел дотянуться до резко отпрянувшего назад констебля. Рамон врезался в меня, мы кубарем вывалились с лестницы на второй этаж. Сразу захлопнули двери и для верности даже сцепили их ручки наручниками.

– В номер! – рявкнул констебль, с ружьем на изготовку отступая по коридору; три ствола лупары из четырех курились сизым пороховым дымком.

Я бросился наутек, и сразу снаружи будто таран ударил. Раздался страшный треск, но каким-то чудом створки выдержали и не слетели с петель.

– Отпирай номер! – поторопил меня Рамон. – Живее!

Новый, еще более сильный удар вышиб дверь, и констебль замедлил шаг, пытаясь поймать на прицел скользнувшую в коридор тварь.

Уже именно тварь! Лицо превратилось в морду с жуткой пастью, плечи раздались вширь, сухощавый торс оплели жгуты мускулов, и одежда жалкими обрывками болталась на заросшем жесткой щетиной теле.

Оборотень плавно двинулся по коридору; Рамон продолжил пятиться и не стрелял, опасаясь впустую потратить последний патрон. Он выгадывал мне время, а я трясущимися руками совал ключ в замочную скважину, совал и никак не мог попасть.

Было страшно.

Проклятье! Да меня всего колотило от ужаса!

Но – оборот, еще один, и вот уже плавно подалась ручка, а потом внутри возникла физиономия лепрекона, и дверь с оглушительным грохотом захлопнулась прямо у меня перед носом!

В тот же миг оборотень стремительным прыжком ринулся в атаку; Рамон спешно утопил спусковой крючок и хоть стрелял едва ли не в упор, вновь промахнулся!