Геннадий Якушин - Волк

В ответ на мой поцелуй отец здоровается со мной ровным голосом. Я дружески пожимаю руки Валере и Володе. Андрей уже играет во что-то свое, раскладывая на полу кубики, но поминутно подходит ко мне с вопросами.

Мать, накрывая стол, хвастается:

— Теперь Андрюшка всегда при мне, всегда накормлен, всегда под присмотром. Гляди, отец, — обращается она ко мне, — парень хоть куда!

Хвастается она неспроста. Она ведь устроилась поваром в детский сад, куда ходит ее внук.

— Ну, как Андрей на твой взгляд?

— Чудесно. Даже вырос за неделю, что я его не видел, поразительно! — стараюсь я польстить матери.

За обедом я пытаюсь определить, на кого больше похож Андрей — на меня или на жену. Счастье, если ему не достанутся от нас обоих те свойства, которые могут навлечь на него беду. Меня захлестывает желание оградить его, уберечь. Я, кажется, знаю, что ему нужно больше всего. Я верю в твердость духа как в некую непреходящую ценность. Все прочее снашивается дотла.

Когда мы с сыном приезжаем домой, Марина встречает нас испеченным ею самой тортом.

В воскресенье утром, оставив жену заниматься хозяйством, я с Андреем еду в цирк на Цветной бульвар. Он любит смотреть клоунов, акробатов, жонглеров. В цирке он сидит гордо на своем месте. Ему четыре года. Он уже личность, с собственными понятиями и правилами. И у меня все сильнее проявляется желание вложить в него немного себя, пока формируется его характер.

После первого отделения мы сидим за столиком в буфете и едим мороженое. Играет музыка. Андрей, улыбаясь, говорит:

— Вкусное мороженое.

Из цирка мы едем сразу на Можайку. Родители и братья расспрашивают нас, как мы провели выходной день. Отец интересуется моей работой и остается очень доволен, когда я ему говорю, что у меня все ладится.

Вернувшись домой, я застаю у нас в гостях тещу. Она без комплексов, одевается так, как ей нравится, оценивает все по-своему и говорит, что думает. Надежда Ивановна полулежит на диване, а Марина быстро собирает привычный для меня ужин.

— Чтой-то ты мужика постом держишь? — скептически глядя со своего ложа на стряпню дочери, говорит теща. — Хоть бы выпить поставила. — Надежда Ивановна поднимает голову и озорно подмигивает мне. — Гляди, Марина, Генка-то у тебя позеленел. Ты его мясом-то хоть кормишь?! Молчишь! А орехи грецкие, молоко, творог даешь? Он у тебя не дитя и не больной? Я правильно мыслю, а, зятек? Я, бывало…

— По-разному бывало, мама, — раздраженно останавливает ее Марина. — Я нагляделась, хватит!

— А что?! — возмущается Надежда Ивановна. — По мне, был бы здоровый, огонь-мужик бы был! У меня вон сколько девок! Не ты одна, телка бездушная! Ну, какая ты жена?!..

— Перестань, мама! — сверкает глазами Марина.

— Молчу, молчу, — успокаивает теща дочь, которая уже закипает.

Но молчания ее хватает не более чем на две секунды. И Надежда Ивановна начинает новую тему:

— Вот ты, дочь, жизнь по плану строишь. Ищешь выгоду? — Надежда Ивановна встает с дивана и пересаживается на стул поближе ко мне, как к потенциальному ее защитнику. — Ты хочешь жизнь рассчитать. А жизнь-то, детка, одна и, ой, какая короткая! Прожить ее надобно, как песню спеть. А она рассчитывать? Ты, Ген, под Маринку не подлаживайся! — поворачивается ко мне теща вместе со стулом. — Не давай ей большой воли. Ну да ладно! Зятек, двигайся, родной, ко мне поближе! Не бойся, не укушу. Теща у тебя бо-о-гатая! Зятя угощать будет! — Надежда Ивановна с усмешкой смотрит на Марину. — Зятя угостить мне дочь не может запретить! А попробует хоть слово поперек сказать, так я!.. Спасибо тебе, что взял ее! Спасибо тебе! От еще одной хоть освободил. Теперь и я найду какого ни есть мужика…

— Мама, ты наконец перестанешь или нет! — не выдерживает Марина.

Теща хмелеет и размякает. Сидит, смотрит на нас, блаженно улыбаясь. А потом, обняв разом обоих, пронзительно запевает. Марина безразлично подтягивает.

Я будто играю с тещей в одну игру: пою с ней, хохочу и восторгаюсь ее высказываниями. Правда, хмель меня уже берет, несмотря на то, что пью я осторожно. А Надежда Ивановна продолжает меня угощать, и я никак не могу понять, почему жена не веселится вместе с нами — ведь она похожа на свою мать в главном, в неизбывной уверенности в счастливом будущем.

Когда Надежда Ивановна уходит, я ложусь на диван и вдруг вижу звезду. Яркая, будто лампа, она висит в небе, окруженная легким серебристым облачком. Она танцует, выписывая немыслимые фигуры. И тут сквозь стекло окна просовывает голову богиня Макошь:

— Лора умирает! — и тут же исчезает.

Я не верю в эти дурацкие видения, сны и прочую чепуху, но что-то заставляет меня на следующий день вскочить ранним утром и мчаться в больницу Склифосовского. И там вчерашнее видение подтверждается. Врач вручает мне предсмертное письмо Лоры со словами:

— Тяжелые травмы у Комалетдиновой были. Очень хотела видеть вас! До самого последнего момента ждала, надеялась…

На улице я разворачиваю записку и читаю: «Гена, я как только тебя увидела, подумала, что знаю тебя всегда. Знаю тебя с самого раннего детства, когда мы жили еще на нашем хуторе в лесу. И почему-то я особенно хорошо помню, как мы стояли вместе с тобой на коленях перед иконой Пресвятой Богородицы. Как хорошо нам там было. Не расстраивайся и ни о чем не жалей. Я знаю, что ты женился, и слава Богу! Тебе ведь нужна настоящая жена, а не такая…

Прости меня, а я тебя уже давно простила, хоть ты и ни в чем передо мной не виноват. Самое главное. Ты должен знать, что я Кречетова Лариса Ивановна. Кроме тебя, у меня близких нет, и хоронить меня придется тебе. Похорони меня по православному обряду как русскую. Целую. Кречетова Лариса. Жалко, что при жизни не удалось тебя поцеловать».

Скомкав и сунув в карман записку Стопарика, я упираюсь лбом в стену больницы и в бессилии рыдаю, как ребенок. Выплакавшись, я вытираю слезы, хватаю такси и мчусь на швейную фабрику к Юлии Потаниной, которая все еще комиссарит. Влетаю в комитет комсомола и кричу:

— Стопарик умерла, Юля!

— Какой Стопарик? Чего ты орешь? Объясни, толком, — глядит на меня ничего не понимающими глазами Потанина.

— Лора, ну, Комалетдинова, умерла. Я из больницы.

— Сядь, успокойся! Здесь дело сложное. Не простая эта девица, оказывается. Подбила она двух учениц, почти малолеток, и стали они в кафе и ресторанах с мужиками знакомиться и что-то им в спиртное подливать. Потом уводили этих мужиков с собой, а когда те теряли сознание, грабили их. Но на ком-то прокололись. Лорке, как заводиле, и досталось. А малолеткам, так, по соплям парни надавали. Следствие сейчас идет. Неприятности у меня, конечно.

— Кто конкретно ее бил, знаешь?

— Откуда?! Я же тебе говорю, что следствие идет.