Владимир Григорьев - Звёздная гавань

— Во всем виноваты космические лучи, — сказал он твердо. — Это они проникли сквозь обшивку оранжерейного отсека и срезали по пути два дерева, а заодно и несколько веток.

Сразу же вспыхнул хор несогласных голосов, из других отсеков посыпались реплики.

Атмосфера накалялась.

Ранчес обвел всех глазами.

— Суть во вторичном излучении, только и всего? — произнес он. — Напомню, что по теории относительности при возрастании скорости возрастает и масса движущегося тела. А это означает, что — при определенных условиях — переполох в оранжерейном отсеке мог вызвать один электрон.

— Один-единственный электрон? — переспросила недоверчиво Луговская.

— Именно один-единственный, Александра Ромуальдовна! — блеснул Ранчес черными, чуточку цыгановатыми глазами. — Для этого достаточно, чтобы он двигался с субсветовой скоростью.

— Это вы того, голуба душа, — усомнился корабельный врач Логвиненко, который не был силен в физике. — Хватили, голуба душа, как говорится.

— Постарайтесь понять одну простую штуку, Дмитрий Анатольевич! — живо перевел на него взгляд Игуальдо. — У любой летящей частицы масса, как бы ни была она мала сама по себе, может возрастать неограниченно. Все зависит только от ее скорости!

— Секундочку! — не выдержал кок. — Выходит, масса летящего электрона может превзойти, например, массу «Каравеллы»?..

— Не то что массу корабля, но даже массу целой планеты, целой звезды, дорогой кок, — ответил Ранчес. — На наше счастье, этого не произошло, иначе от корабля осталось бы мокрое место.

— Вернемся к началу: что же все-таки, по-вашему, произошло? — охладил страсти капитан.

— Произошло событие меньшего масштаба, — сказал Игуальдо. — Нам встретилась частица гораздо более «медленная». Но все же ее импульса хватило на то, чтобы преодолеть защитные поля корабля и достичь обшивки. Этот экзотический космический снаряд самую обшивку не пробил, завяз в ней: силенок не хватило. Потому-то и смолчала сигнальная система корабля.

— Остроумно, — заметил капитан. — А дальше?

— А дальше просто. Затормозившись в обшивке корабля, дерзкая частица сумела где-то на полпути расщепить несколько ядер защитного вещества, что и вызвало в оранжерейном отсеке один или несколько направленных пучков вторичного излучения.

— Вроде струйки пара из чайника? — уточнил Либун, чрезвычайно довольный тем, что сумел разобраться в сложной физической теории, изложенной Ранчесом.

— В твоей теории не все ладно, Игуальдо, — сказал Дмитрий Анатольевич, — хотя я и неспециалист в астрофизике!

— Не спорю, — съязвил Ранчес.

— Но зато всегда был в ладах с обычной логикой, голуба душа, — продолжал невозмутимо Дмитрий Анатольевич, игнорируя шпильку. — И, кроме того, знаю свое врачебное ремесло. Если в тело человека попадает осколок, то он на своем пути повреждает все ткани…

— Слово астробиологам, — сказал капитан, жестом устанавливая тишину.

Ольховатский посмотрел на Алю: она, видимо, волновалась. Впрочем, румянец шел ей — она показалась ему еще более красивой, чем всегда.

— Мы считаем, что все дело в бактериях, — сказала она. — В гибели деревьев повинны споры, неизвестным путем проникшие на корабль из космоса.

— Час от часу не легче! — воскликнул Ранчес. — Но ведь вы же сами проводили бактериологический анализ срезов, Александра Ромуальдовна!

— Проводила.

— И не обнаружили никаких бактерий!

— Это говорит только о несовершенстве нашей аппаратуры, — спокойно парировала Луговская.

…И было еще одно обстоятельство, самое неприятное и тягостное. То, что проскальзывало в недоговоренных фразах, в том, как члены экипажа внезапно отводили глаза друг от друга.

Это было то, к чему приводила самая что ни на есть непритязательная логика.

Уж коль скоро считать аксиомой, что ни Тобор, ни корабельные манипуляторы не повинны в гибели старых деревьев.

Коль скоро рухнула гипотеза о том, что деревья срезали космические лучи, либо вторичное излучение, либо еще что-то в этом роде.

Коль скоро не подтвердилось предположение о том, что деревья погубили неведомые бактерии, проникшие на «Каравеллу» из открытого пространства…

Что же остается? Остается только одно: деревья срезал кто-то из членов экипажа.

Но опять-таки: кто, каким способом и для чего?.. Корабль погубить?

К концу обсуждения оранжерейных дел каравелляне во весь голос заговорили об этой версии. «Если болезнь обнаружена, ее надо лечить, голуба душа, — выразил Дмитрий Анатольевич общую мысль. — Попытаться загнать ее внутрь — значит погубить организм».

Каждый понимал, что срезать дерево, даже такое мощное, как четырехобхватный дуб, лазерным лучом не представляет труда.

Правда, лучевой инструмент, необходимый как для ремонтных работ на корабле, так и при выходе на новые планеты, держали в отдельном отсеке. Но отсек-то не охранялся! Да и кому такое могло прийти в голову — охранять на корабле что бы то ни было?!

Сразу после всеобщего совета корабля капитан решил посетить штурманскую рубку. Что-то тут его беспокоило, хотя что именно, он и сам едва ли сумел бы объяснить. Быть может, странное выражение лица старшего штурмана?

На первый взгляд все в штурманском отсеке выглядело по-обычному. Ровно мерцали щитовые панели. Весело перепрыгивали от одной логической ячейки к другой разноцветные огоньки, отчего счетно-решающее устройство казалось живым. Пол впитывал звуки шагов.

Старший штурман сидел в кресле, запрокинув голову и прикрыв глаза. Он не слышал, как в рубку вошел капитан.

Капитан остановился посреди отсека, оценивая обстановку. На навигационном пульте горит зеленый глазок — это значит, что все в порядке, орбита «Каравеллы» не отличается от расчетной, нос ее по-прежнему строго нацелен на невидимую точку эфира в созвездии беты Лиры — цели полета корабля.

— Валентин Степанович! — позвал негромко капитан, подойдя к креслу.

Валентин открыл глаза. Увидев капитана, он смутился, хотел было вскочить, но вместо этого вдруг сладко потянулся, что повергло его в окончательное смущение.

В одурманенной голове штурмана еще роились остатки видений, только что покинувших его, — одно диковиннее другого. Никогда у него не было столь многокрасочных снов. Не лезть же, в самом деле, со своими снами к капитану.

— Давно в последний раз были в оранжерейном отсеке, Валентин Степанович?

Штурман побледнел.

— По… понимаю… — пробормотал он, заикаясь. Посмотрел в упор на собеседника и продолжал: — В последний раз я был там неделю назад. Ничего подозрительного не заметил. Могу поклясться, что находился, как это говорится, в здравом уме и твердой памяти…

Капитан покачал головой и вышел. Какое-то саднящее чувство продолжало беспокоить его. Он торопился в медицинский отсек, чтобы обсудить с Дмитрием Анатольевичем то, что только что произошло в штурманском.