Шлифовальщик - Безальтернативная история

В конце состава два платформы были заняты самолётами. Вокруг платформ прохаживались военные в лётной форме без знаков различия. Морозов понял, что это лётчики-камикадзе штрафной эскадрильи. На боевых вылетах их не снаряжают боезапасом, поэтому вражеских асов они могут бить только одним способом — тараном. Лётчики весело переговаривались с подростками-диверсантами из соседнего вагона, которых в народе прозвали «сволочами». Выловленные по подворотням хулиганы-малолетки, наспех подготовленные и плохо вооружённые, забрасывались в тыл врага для подрыва вражеских коммуникаций. Юные смертники, казалось, не задумывались, что через некоторое время из их подразделения не останется в живых никого. Подростки задорно переругивались с лётчиками-штрафниками и стреляли у них папиросы.

Коллеги Виктора, политруки и комиссары различных рангов, скорее мешали погрузке, не к месту читая солдатам длинные речи, выкрикивая лозунги, а иногда и размахивая табельным оружием. Холодову даже начало казаться, что коммунисты воевали исключительно на стороне Гитлера, настолько сильной помехой они были для армии. Новая Историческая доктрина в отношении политработников не внесла никаких корректив, поэтому политруки остались прежними, как при либералах — тупыми, злобными и трусливыми существами. Краем глаза инспектор заметил, что водитель неодобрительно покосился на станционных политработников, затем в сторону Виктора и покачал головой.

Недалеко от станции дорога была изрыта воронками. Непривычный к тряске Холодов с нетерпением ждал, когда, наконец, они доберутся до места назначения. За окном замелькали фигуры военных в фуражках с синими околышами. Это были до зубов вооружённые рослые молодые люди в прекрасно сидящей чистенькой форме. Некоторые из них чистили пулемёты, другие жевали сервелат с белым хлебом или копчёную свинину.

— Заградотряд, — процедил сквозь зубы водитель. — Жрут, сволочи!

Виктор обернулся к спутнику, и тот моментально рассвирепел:

— Что смотришь? — сердито спросил он, нарушая субординацию переходом на «ты». — Твои собратья жрут!

Холодов заметил, что его собственная фуражка, лежащая на коленях, тоже имеет синий околыш. Виктор начал вспоминать, имели ли политруки в войну синие околыши, а водитель тем временем развил свою мысль:

— Вон какие морды наели! На нашей кровушке жируют.

— На чьей кровушке? — не понял фатумист.

— Известно на чьей. На кровушке простого мужика. Я, помню, в штрафбате воевал, так эти нелюди нас в спину расстреливали из крупнокалиберных пулемётов. Мы в атаку с голыми руками против миномётов и танков, а эти сволочи в тылу отсиживались с пулемётами и гаубицами. И пулемёты эти не на фашистов нацелены, а на нашего солдатика!

Солдат будто бы цитировал Историческую доктрину на память. Для уточнения Виктор решился на провокацию.

— Если за товарища Сталина, то можно и голыми руками врага душить! — осторожно возразил он собеседнику.

Водитель так зло рассмеялся, что чуть не оторвал баранку:

— За Сталина?! Кто пойдёт за него умирать?! Разве что вы, комиссары-горлопаны! Или оболваненные вашей пропагандой дурачки. А мы, простые мужики, воюем не за Сталина, не за коммунистов, которые в тылу жируют…

Солдат, вертя одной рукой баранку, другую запустил под гимнастёрку и бережно вынул нательный крест. Его лицо посветлело и стало добрым и благостным.

— Мы за Россию воюем! — проникновенно произнёс водитель и поцеловал крестик. — За берёзки наши, за просторы родные. Большевики приходят и уходят, а земля русская стояла и стоять будет.

«Неплохо работает местный эпохальный инспектор, — отметил про себя Виктор, — Зря на него Бурлаков бочку катит. Вон как прошляки по доктрине шпарят! Как будто наизусть учить заставляли». Солдат расценил задумчивый взгляд Холодова по-своему:

— Расстрелять меня хочешь? Так стреляй, комиссар-иуда! Умру с именем господа нашего на устах. Ибо веру в бога вы, коммуняки, никогда не вытравите из народа русского!

Фатумисту уже немного надоел пафос спутника. Ему даже захотелось в самом деле расстрелять водителя, чтобы тот ненадолго замолчал. Но тогда пришлось бы идти пешком до места назначения, которого Виктор не знал.

К счастью, они скоро добрались до расположения штрафбата, и поток речей водителя насчёт церквушек, берёзок и сволочных коммунистов прервался. Виктор выскочил из кабины и огляделся. Теперь необходимо найти Твердынина. Неподалёку возле старой воронки грелось несколько здоровенных татуированных мужиков самого криминального вида — бойцов штрафного батальона. Штрафники, видимо, недавно отобедали: рядом валялись пустые грязные котелки. Скинув гимнастёрки, уголовники подставляли спины, усеянные куполами, майскому ласковому солнышку.

— Опаньки, комиссар пожаловал! — нехорошо обрадовался один из татуированных, самый матёрый, и вся эта шайка-лейка разом подскочила.

Сколько раз уже твердили мемсценаристам, что уголовники воевали не в штрафных батальонах, а в штрафных ротах! Насмотрятся сериалов и городят, что ни попадя!

— Мы не боимся тебя, сволочь большевистская! — радостно продолжил матёрый, растопырив пальцы. — Дальше штрафбата не пошлёшь, тыловая крыса!

Виктор проигнорировал выпад прошляка и отправился туда, где толпа разношёрстных оборванных солдат принимала пищу. Попробуй-ка найди среди них Твердынина! Надо спросить у кого-нибудь, только выбрать собеседников поспокойнее. Чуть в сторонке от принимавших пищу бойцов сидел священник в рясе с одухотворённым лицом. Он с достоинством вкушал из солдатского котелка, время от времени обращая взор к небу и истово крестясь. Явно по недосмотру меминженеров, священника не переодели в военную форму.

— Здравствуй, батюшка, — обратился к священнику Виктор и на всякий случай поклонился. — Как воюется?

— С божьей помощью, сын мой! — чинно ответил батюшка, перекрестившись. — Ибо от танков и пушек проку мало, если господь отвернётся. Без нас, священников, он бы давно отвернулся от России-матушки и от большевиков-антихристов.

— Это само собой, — согласился Холодов. — Мне бы человечка одного найти, отец родной. Раба божьего рядового Твердынина…

— Мы за Россию воюем! — проникновенно произнёс батюшка, перебив фатумиста, и поцеловал огромный крест на груди. — За берёзки наши, за просторы родные. Большевики приходят и уходят, а земля русская стояла и стоять будет.

Совсем недавно Виктор слышал то же самое. Мемсценаристы частенько спешат со сценарием, вкладывая в уста разных персонажей одинаковые пафосные фразы. Хоть бы слова переставляли, что ли! Холодов ещё раз попытался выяснить, где находится Твердынин, но неожиданно перед ним вырос седой капитан с суровым, но добрым лицом и грустными глазами.