РОБЕРТ ХОЛДСТОК - Lavondyss_Rus

А у окна лежали останки Духа Дерева! Таллис присела рядом с ними, погладила пальцами деревянные кости, сухие листья, раскрошившийся череп. Даже если останки были здесь, когда она вернулась из Иноземья, Таллис их не видела.

Ее маски по-прежнему лежали в пещере. Она перебрала их. Какую надеть? Она выбрала Морндун, но вокруг оказалось слишком много призраков; ей было неприятно сознавать, что они носятся в воздухе, пусть и на другом плане бытия.

И не было маски, через которую она могла бы увидеть Скатаха.

Она обыскала утесы, лес, скальные полки. Побывала у каждого костра. Она снимала капюшоны, поворачивала лица к свету, пыталась найти язык, который понимала. Она искала несколько дней.

Даже если он и был здесь, он ушел. Не стал ждать. Возможно, как и сама Таллис, он решил вернуться к тутханахам. Они прошли вдоль реки, зимой, сражаясь с бурей и не видя друг друга.

Она ошибалась.

Она вернулась в пещеру-святилище, голодная и замерзшая. Около ее масок сидел человек, перебирая их узловатыми трясущимися пальцами. Она подошла к нему сзади и он слегка выпрямился, потом обернулся, услышав ее приближение. Редкие седые волосы и сморщенное лицо. Глаза были открыты, но огонь в них погас.

Она положила руки на его плечи и поцеловала его в макушку.

— Дух Дерева, — прошептала она. — Как я рада увидеть тебя.

Он вздохнул и дал голове с облегчением упасть на грудь. Потом улыбнулся и заплакал, его голова затряслась, потом накрыл ее руку своей. И долго молчал, прерывисто дыша, понимая, что время ожидания окончилось и Таллис вернулась домой, к нему.

— Где ты была? — спросил он.

— Ходила по лесу, — ответила она.

Кода

Я вижу во сне сны, которые снятся другим спящим,

И я становлюсь другими спящими.

Уолт Уитмен. «Спящие»

Боль отступила, но голова еще слегка кружилась. Она лежала на кровати, закутанная в меха, лицом к свету, лившегося из маленького окошка ее хижины. Снаружи дул сильный ветер, пахло снегом. Он надеялась, что буря будет не очень жестокой. Год за годом холм из земли и камня, покрывавший Скатаха, становился все меньше. Скоро будет некуда ходить и не по чему бить. Она приходила к Скатаху каждый день. И пинала землю. Ты должен был продержаться дольше. Ты нужен мне.

Он слишком постарел. Путешествие в Лавондисс потребовало от него слишком многого. Но эти несколько лет были хорошими, хотя ей пришлось заботиться о них обоих.

Застучали копыта лошадей? Она попыталась сесть, но не сумела. Ветер пошевелил шкуры, закрывавшие окна. Молодая женщина, поддерживавшая огонь в доме и ухаживавшая за старухой-которая-предсказывает-будущее, и не подумала подойти и помочь. Все знали, что Таллис умирает. Все знали, что оракул умирает. Все боялись.

Слава богу боль ушла.

Она опять легла на спину и уставилась в потолок. Она была голодна, но есть не хотелось. Ей страстно хотелось пойти в священную пещеру, но она с удовольствием лежала здесь. Она хотела поговорить, но нуждалась в молчании.

Так странно умирать.

Лошади? Да, звук лошадей. Далекий. Они скачут по тропе. Барабаны. Они всегда бъют в барабаны, когда приезжает кто-то новый.

Молодая ленивая сиделка запела. Знакомая жалоба. Сразу вспомнился Райхоуп. Таллис заплакала, без слез, засмеялась без улыбки и беззвучно позвала. Да, очень знакомо, но не было сил встать и понюхать воздух.

Недавно она вспоминала Райхоуп, воспоминания теснились в голове, как если бы чувствовали приближающуюся смерть и стремились стать частью будущего путешествия. Она подумала об отце и опять опечалилась, как все эти годы; она опять увидела одинокую безнадежную фигуру, стоящую в ручье и сжимающую в руке Лунный Сон, осколок жизни дочери. И она с любовью вспомнила о маме, хотя недавно поняла, что ей почти больно думать о молчаливой печали матери, о глубокой потере, которая должна была преследовать Маргарет Китон все те годы, когда Таллис жила с ней.

Две голубые ленточки, обвязанные вокруг обломка рога, лежащего в шкатулке с драгоценностями — две голубые ленточки для ее мертвых сыновей.

Два мальчика (родившихся во время войны!), которые не выжили; платье Таллис — младшего ребенка — было обшито голубыми полосками от их крестильных рубашек.

Ее история — о короле и трех его сыновьях, о младшем сыне, жестоко сосланном в Иноземье — это отражение ее собственной жизни; она все знала, но не понимала по-настоящему.

Она закрыла глаза, но скоро опять открыла, услышав мальчика, ребенка, шельму. Его звали Кирду. Она любила его, но он всегда задавал вопросы. И обрадовалась, когда он стал постарше. Сейчас он кричал: — Бабушка Таллис! Бабушка!

Он ворвался в дверь, отбросив все шкуры; вслед за ним в комнату влетел холодный воздух, заметался по полу и раздул пламя очага. Он осторожно подошел к Таллис, встал над ней и обеспокоено посмотрел сверху вниз. Ему не нравилось, что старая женщина резко сдала. Он пытался разделить ее боль, но еще не умел правильно использовать заклинания.

Он дернул ее за плечо.

— Я уже проснулась, — сказала она. — Что ты хочешь?

— Едут всадники, — взволнованно прошептал он. — Они уже в ущелье. Пять всадников.

Стук копыт стал ближе. За все эти годы она не потеряла острый слух. Она улыбнулась Кирду. Боль полоснула по груди, выжав слезы из глаз. Мальчик озабоченно поддержал ее голову.

— Это должен быть Гарри, — весело сказал он. — Наконец-то!

— Сколько всадников проходило каждый год через святилище? — прошептала Таллис.

— Много.

— Сколько из них было Гарри?

— Ни одного.

— Вот именно. Я нашла Гарри много-много лет назад, когда была девочкой. Я рассказала эту историю тебе и только тебе, но я не ожидала... — она жестокой закашлялась, и Кирду опять поддержал ее голову, беспомощно глядя на нее. — Но я не ожидала, — продолжала она, тяжело дыша, — что ты будешь с азартом мучить меня, что-нибудь увидев и услышав. Ты сводишь меня с ума. Уходи. Я чувствую себя очень странно.

— Есть еще кое-что, — сказал он, положив ее обратно. Он убрал волосы с ее глаз и посмотрел на нее так, как когда-то глядел отец.

— Что?

— Твоя священная пещера... оракул.

— Что с ней?

— Голос девочки. Он зовет. Я все осмотрел, и не увидел ничего. Но там был голос девочки. И такой странный запах... ну, сладкий. И горячий. Как горячий ветер.

Таллис посмотрела на него. Сердце стучало так сильно, что боль вернулась, вместе с головокружением и тошнотой. Она схватила руку мальчика. Всю жизнь он видел только зиму, и не знал о других временах года. Но Таллис знала, что он испытывает, и попыталась улыбнуться, несмотря на трясущееся лицо и внезапное чувство конца...