РОБЕРТ ХОЛДСТОК - Lavondyss_Rus

Глазами Скогена она увидела только тени давно прошедшего лета. Через Морндун — корчащихся духов и призраков, уплывавших в деревья, когда они понимали, что на них глядят. Мертвые были повсюду, они истекали кровью в холодной воде, ожидая начала своего путешествия.

И ни малейшего следа человека, которого любила.

Хотя он и поохотился в лесу, для нее. На ветках висели куски маленьких животных, аккуратно упакованные в кожаные мешочки. Она со злостью схватила еду и швырнула на берег реки, но, подумав, подобрала драгоценное мясо и привязала к тощему жеребцу.

Конь — беспокойный, замерзший и голодный — в ответ на ее прикосновение топнул копытом и коротко заржал. Таллис дала ему горсточку овса, которую везла с собой. Жеребец быстро таял, как все лошади в этом жестоком мире. Долго он не протянет.

Таллис разрешила своему взгляду подняться по крутой трапе и побродить среди остроконечных скал, горящих костров и выпирающих кирпичных стен крепости. Туда убежала Падуба, и, наверно, все еще прячется в холодных, насквозь продуваемых комнатах. Из каменного черепа замка Таллис звал призрак Гарри. Образы зимы и летнего лес мучили ее... взывали к ней. Дорога в Лавондисс там, за коротким подъемом; нужно только подчиниться неизбежности путешествия и бросить Скатаха.

Но она не могла. Она видела, как, крича от горя, из темного леса вылетает женщина; как развиваются ее вымазанные глиной волосы; как она скачет вокруг погребального костра. И потом — за эти годы мимолетное воспоминание стало ярким и отчетливым — потом она потянулась к юноше.

Что она собиралась сделать? Спасти Скатаха из огня?

Женщина, которая любила его... последовала за ним... длинные волосы и лицо, выбеленное глиной. Тогда Таллис еще не сделала Морндун — маска разрешила бы ей увидеть женщину в земле — но, интуитивно, знала, что видела собственное будущее. И всю жизнь стремилась в тот день. Если бы тогда с ней была Морндун, она бы увидела больше, смогла бы понять разницу между присутствием Гарри в ее детской жизни и ее собственной...

Пускай ребенок всегда едет рядом с тобой. Смотри и слушай как дитя.

Она поискала в седельной сумке и вытащила маленький узелок, в котором лежала белая глина, взятая из дома Уинн-Джонса; Таллис использовала ее для Лунного Сна. Глина немного затвердела, поэтому Таллис смочила ее ледяной водой и только потом стала разминать, пока из нее не выделилась белая жидкость; ею она вымазала лицо и волосы.

Немного, пока. Позже она добавит еще глины. Такая раскраска — ритуал любви и, одновременно, смерти. Она забралась в седло беспокойного жеребца и поехала вверх по течению реки, от крепости.

III

Вскоре вокруг нее сомкнулся лес, местами такой темный и плотный, что даже в полдень она чувствовала себя в мире полуночи. Характер и природа леса менялись с каждым фарлонгом, с каждым следом бойни, происходящей в нем. В дубовых рощах она проезжала поляны, на которых люди в капюшонах монотонно пели над вырезанными деревянными головами или ходили вокруг груд оружия павших воинов. Искромсанные кожаные щиты, украшенные позолоченными эмблемами вепрей и оленей, сломанные мечи, длинные цветные плащи и маленькие плетеные повозки, сломанные или сожженные; на каждой скорчилась обнаженная фигура мертвого возничего. С веток свисали головы, сверкавшие как намасленные. Жрецы пели, кажется призывая крылья, хотя, огибая кельтские святилища, Таллис не видела ничего; только слышала грубые довольные восклицания вороньих божеств.

Спрятавшись в чаще из боярышника и остролиста, и зажимая руками морду коня, она с изумлением смотрела на шеренги потрепанного легиона, шедшие мимо. Полное молчание, только глухо звенело оружие. Римляне, решила она, хотя и не узнала их оружие и не могла отличить форму одного легиона от другого. Тупые железные шлемы, длинные красные плащи; некоторые несли огромные овальные щиты с нарисованными на них орлами и выпуклыми умбонами. Посреди пехоты ехали всадники, колесницы грохотали по лесной дороге, стукались о деревья и переваливали через упавшие стволы. «Что за ум сотворил этих мифаго?» — с удивлением спросила она саму себя.

Она поехала дальше по постоянно меняющемуся лесу и увидела следы их поражения.

Деревья стали почти черными; прямые стволы сосен и пихт — некоторые совершенно гигантских размеров — сгрудились вокруг, почти полностью закрыли свет и погрузили мир в тишину: землю устилал толстый ковер из упавших иголок, поглощавший любой звук, черные деревья впитывали даже храп лошади. Таллис перепугалась. Иногда она видела огни, но, подъезжая ближе, находила людей, привязанных к горящим столбам. Мимо нее проносились лошади, так быстро, что она едва успевала заметить всадников, высоких мужчин с желтыми длинными волосами, в шлемах украшенных полумесяцами, шипами или изогнутыми вниз рогами. Они перекрикивались гортанными голосами.

Она выехала на большую поляну и замерла, потрясенная ужасным зрелищем. Посредине были навалены головы, целый холм из голов. Вокруг, как солнечная корона, лежали отрубленные руки и ноги. Туловища были наколоты на ветви сосен, целый круг посеревших тел, издевательски украшенных изодранными плащами и килтами. Щиты, прислоненные к соснам; сломанные копья, лежавшие рядом с ними; тусклые железные шлемы потерпевшего поражение легиона, прибитые к коре.

На гниющих мертвецов глядели четыре тонких деревянных бога, сделанных из переплетенных березовых веток; каждый толщиной в руку, но вдвое выше Таллис, с волосами, сплетенными из волос римлян. На каждого из них был насажен череп, к телу прибито много пар рук, посредине — съежившиеся печальные остатки отрезанного мужского члена. Черты лиц березовых богов были нарисованы кровью, сейчас почерневшей.

Тела терзали огромные стервятники. Таллис подошла к святилищу, и они в панике взлетели, но тут же, возмущенно крича, уселись снова: они настолько раздулись, что не могли улететь далеко.

Таллис быстро проехала через поляну, и вскоре лес опять изменился. Ей пришлось продираться через заросли падуба и зимний кустарник, осыпавший ее мертвыми листьями. Высокие мшистые дубы вывели ее на опушку, и немного погодя она почувствовала дым костров: перед ней простиралось открытое поле. Однако ни топота лошадей, ни звона клинков — звуков, которые у ней ассоциировались со стычкой или битвой; только странная тишина, далекий знакомый вой ветра и крик подлетающий стаи птиц...

Она подвела лошадь к самому краю лесной страны и, укрывшись в кустах, всмотрелась в слегка приподнятую местность перед собой. О да, она знала ее, помнила каждую деталь. И знала, где стоит, потому что уже видела этот лес с того изогнутого древнего дуба. Отсюда дерево казалось смутным силуэтом, на одной из веток которого мерцал огонек; пламя то взвивалось к самой верхушке, то опадало и исчезало, чтобы появиться опять... как если бы огонь приходил и уходил... огонь не из этого времени; он проводил на дереве краткие мгновения, потом вспыхивал в другом мире, и вновь возвращался на заснеженные ветки.