Андрей Кокоулин - Начнём с воробышков?

— Из-за чего? — удивился Перфилов.

Головная боль на несколько мгновений взяла паузу.

— Ну… Честно говоря, бог знает. Просто я иногда будто сама не своя становилась. Не потому, что я такая, а потому что ты умел выбешивать.

— Хорошая мотивация, — сказал Перфилов. — Но ты всё равно мне звонишь.

— Я же говорю, у меня — ответственность, — Марго на том конце провода постучала ноготками по дереву. — А мальчику надо подзатыльник дать.

— Какому мальчику? — не понял он.

— Который мух убивает.

— Тут всё сложнее.

— Ха! — сказала Марго. — С детьми как раз всё проще: они тебя или слушаются, и тогда ты их балуешь, или не слушаются, и тогда ты их наказываешь. Со взрослыми куда замороченнее. Из-за неправильного воспитания в детстве на них такая простая система не действует.

— Марго, я устал, — сказал Перфилов.

— Что ж, — сказала Марго, — надеюсь, я тебя настроила, цэу дала, живи Русик, горя не знай. У тебя-то хоть баба какая появилась?

— Ревнуешь?

Перфилов, морщась от вновь накатившей головной боли, встал, схватился за пальто на вешалке и, конечно, оборвал его к чертям.

— Зачем мне тебя ревновать? — хохотнула Марго. — Будучи женатым, ты не давал мне повода. Сейчас… При обилии голодных до женского тела самцов думать ещё и о тебе? Ты возомнил, Русик.

— А напрасно, — сказал Перфилов, отбрасывая пальто. — Её зовут Лена.

— Чао, выдумщик, — сказала Марго.

— Чао, — сказал Перфилов гудкам отбоя.

Он вернулся в комнату и сел на диван.

— Вот дура! — в сердцах сказал он. — Идиотка!

Его передёрнуло, и от этого непроизвольного движения боль влупила по затылку с оглушающей силой. Перфилов застонал и опрокинулся навзничь.

И это — жизнь?

Может, нажраться таблеток? Марго, помнится, оставила целый кулёк просроченных упаковок и коробочек. Ещё больший кулёк унесла с собой. Фанатка удушения любого симптома в зародыше. Ох, к чертям! Всё-о-о…

Перфилов, кусая подушку, прорычал невнятную жалобу Богу на свою жизнь. Он, наверное, так и уснул бы, помучившись и обессилев, но судьба уготовила ему новое испытание. Какая-то сволочь принялась звонить в дверной звонок.

Ни хрена не открою, решил Перфилов. Задолбали. Что вам всем спокойно-то не сидится?

Он, как Вовка, наставил подрагивающий палец в коридор. Сдохни. Сдохни, гнида. Ну! Есть глухой стук тела? Нет? Можно ведь и беззвучно… Впрочем, подумалось ему через секунду, зачем мне труп под дверью? Начнутся расспросы, разбирательства, почему, мол, именно у вашей квартиры был обнаружен мертвец, чего хотел, нет ли какой трещины у него в затылке, а то соседа вашего видели на площадке с утюгом, не вдвоём ли вы работаете…

Звонить перестали.

Перфилов с облегчением закрыл глаза, но неожиданно расслышал настойчивый женский голос, кажется, зовущий его по имени-отчеству.

Лена. Вот какого чёрта?

Он поднял себя усилием воли, натянул штаны, накинул рубашку и, пошатываясь, побрёл в прихожую.

— Что? — спросил он через дверь.

— Руслан Игоревич, — неуверенно произнесли снаружи, — я пришла извиниться.

— Зачем?

— Ну, мы нехорошо расстались вчера, — сказала девушка. — Я чувствую. Правда, если вы считаете, что это нормально…

Перфилов выкрутил язычок замка до щелчка и приоткрыл дверь.

— Лена, вы знаете, что иногда появляетесь в неудобное время? У людей могут быть свои дела и свои болячки.

Лена кивнула. В этот раз она была в длинной юбке, блузке и жакете, ничего не просвечивало, и это Перфилова огорчило.

— Я просто извиниться.

Вид у девушки сделался потерянный.

— Чего вы хотите, в свою очередь, от меня? — спросил Перфилов.

— Ничего.

— Я рад.

Он потянул дверь на себя.

— Я бы хотела начать всё сначала, — выдохнув, быстро произнесла Лена. — С воробышков.

— С каких воробышков? — не понял Перфилов.

— Это бабушка у меня так говорила. С воробышков, то есть, с начала. Как с чистого листа. Будто между людьми нет ничего плохого, всё забыто, вычеркнуто из памяти.

— Странная у вас бабушка, — пробормотал Перфилов.

— Я сама уже не помню, почему так, — улыбнулась Лена, пожимая плечами. — Но вот прилепилось… Не хочется начинать жить на новом месте, рассорившись.

— Хорошо, Лена, — сказал Перфилов. — Давайте начнём с воробышков, только завтра. Сейчас у меня болит голова.

— Ой, извините! Это вам.

Перфилов принял пакет сахарного песка.

— Всё?

Лена кивнула.

— Я вас приглашаю на чай завтра. По случаю моего новоселья. В шесть. Будет торт, правда, покупной. И можете вашего Вовку взять.

— Он не мой.

— Ну, да, соседский.

— Именно.

— До свидания.

Перфилов щёлкнул замком.

Боль поутихла. Несколько секунд он стоял, слушая тишину и отдалённый шум воды в туалете, затем вернулся в комнату. Пакет песка плюхнулся рядом с подушкой.

Господи, как достали-то все!

Перфилов лёг, скрючился, натянул одеяло до подбородка, кое-как освободился, дёргаясь и лягаясь, от брюк.

— Никто тебя не любит, — прошептал он. — А почему? Потому что чудеса ушли из нашей жизни. Кто верит — тот дурак.

Приснилось ему одиночество.

Одиночество прорастало в виде тихого города. Высились дома с холодными стёклами и закрытыми дверями, упираясь в тугие, серые облака. Вереницы пустых машин замерли у тротуаров. Лавки, газетные киоски, обрывки бумаги. Сыпал мелкий снег.

Ни человека, ни собаки, ни голубя.

Почему-то казалось, что город застали безлюдьем врасплох. Ещё дымилось кофе в стаканчиках, теряли пепел окурки, мигали лампы реклам.

Странно.

Перфилов брёл по середине улицы, и ощущение пустоты и покинутости заставляло его сутулиться и держать руки в карманах.

Снег неожиданно пошёл хлопьями, оседая на крышах автомобилей, забиваясь в трещины плитки, ложась под ноги хрустким серым попкорном.

Несколько комочков свалились Перфилову за шиворот, но не дали ни холода, ни влаги. Он поймал один невесомый комочек на ладонь и приблизил его к глазам. Это оказался мумифицированный мушиный трупик. Следующий комочек, побольше, был мёртвым серым жуком.

Перфилов почему-то испугался и побежал.

Снег из мёртвых насекомых усилился, и они быстро покрыли асфальт тонким, шуршащим слоем, налипли на окна и провода.

А затем стали падать птицы. Сначала воробьи, вертишейки и синицы. Затем сороки, вороны, голуби и чайки. Пых. Пых. При ударе о землю они как спорами выстреливали в воздух серой, удушливой пылью.

Перфилов в панике стал искать нишу или открытую дверь. Но улица была пряма, а первые этажи домов оделись в камень.

По небу поплыли тени в виде человеческих силуэтов.

Перфилов беззвучно закричал, заметался, предчувствуя страшное. Подскакивая то к одному, то к другому автомобилю, он дёргал дверцы за ручки в расчёте, что хоть какая-то даст слабину.