Людмила Бояджиева - Возвращение Мастера и Маргариты

В темном хозяйственном помещении Игорь взял Марину руку и как–то странно заглянул в глаза. Настороженно или смущенно. Мог бы последовать поцелуй, но не последовал. Резко отстранившись, он повел девушку по коридору.

– Начну с шоковой терапии, ты сегодня бледненькая. Зажмурься… Так, сюда… Не ударься, дверь… Открывай!

– Здорово… – оторопела Мара, озираясь. – Как раз то, о чем ты мечтал.

В ярком свете массивных кованых светильников предстал зал, отделанный панелями темного дерева. Потолок расчерчивали массивные дубовые балки. Направо в углу возвышалась барная стойка, прямо против центрального входа красовался огромный, из валунов сложенный камин. Был здесь рояль и нечто, вроде эстрады. На небольших столиках стояли низкие лампы под матовыми стеклянными колпаками.

– Я догадывалась, что собственный солидный ресторан – твоя жар–птица. Очень солидно. Еще красками пахнет.

– Осуществил строительство в предельно сжатые сроки. По заданию господина Пальцева, – Игорь пододвинул Маре тяжелый с высокой спинкой стул, и сам сел напротив за пустым столом. – Мой ресторан будет функционировать по типу привилегированного английского клуба – лишь для узкого круга членов "Музы". А поскольку это все люди чрезвычайно солидные, приходится с особой серьезностью заниматься охранными службами и тщательно подбирать персонал.

– Среди коммунистов с двадцатилетним стажем и лауреатов Госпремии?

– Среди друзей. Один кадр у меня уже на примете есть, – Игорь сделал интригующую паузу. – Я говорю о тебе, дорогая.

– Понадобился узкий специалист по перепелам со сморчками? – Мара не улыбалась. Игорь же улыбался с несвойственной ему напряженностью и был похож на фокусника, собирающегося показать рискованный трюк.

– Я предлагаю тебе кресло зама.

– Бешеная карьера! Бывшая медсестра районной больницы – замдиректора клубного ресторана! Удачная шутка. Но у тебя обычно бывают смешнее.

– Предложение серьезное. Мне нужен надежный, исполнительный человек. Тебе – хороший заработок. Ты сможешь, наконец, содержать все свое семейство. А потом переедешь в коттедж. Представляешь? На газоне у бассейна будут нежиться твои домочадцы, зверюшки, друзья…

– Ты очень внимательный, Игорь. И щедрый, – Мара ответила на рукопожатие.

– Лады!? Формальности я предусмотрел. Мадам Левичек в курсе и мой выбор одобрила, – обрадовался Везун и ладонь девушки не выпустил.

– А твой шеф? – Мара осторожно высвободила руку.

– Альберт? Думаю, он поддержит мою кандидатуру. Видишь ли, расклад простейший – он выбрал в подруги Беллу, Белла – тебя.

Цепочка должна замкнуться, согласна? Круговая структура надежна, выдерживает большие нагрузки. – Игорь поднялся. – Ладно, не стану торопить. До утра можешь думать. А пока я представлю будущему заму сердце моего детища. В качестве соблазна.

Они прошли в кухню, обставленную новейшим импортным оборудованием. Электропечи, мангалы с дровяной топкой, разделочные столы, холодильники, полки со всевозможной кухонной утварью выглядели как войска перед смотром командующего армией – все сияло, улыбалось, трепетало.

– Не терпится разжечь огонь и чего–нибудь изжарить, – призналась Мара.

– Надеюсь, мы осуществим эту кулинарную мечту. Но еще не все представлено хозяйке.

Вслед за Игорем Мара спускалась по винтовой металлической лестнице в глубокий подвал. Вспыхивали и гасли за спиной лампы в матовых колпаках. Стены до половины покрывали серебристые панели.

– Там что, атомный бункер?

– Почти. Во всяком случае, мои морозильные камеры могут быть использованы в качестве надежного убежища в случае мировой катастрофы.

– Ничего себе! – оторопела Мара. Стены тридцатиметровой, узкой, как вагон комнаты состояли из сплошных контейнеров. Ребристый металл тускло поблескивал в свете голубых неоновых ламп, идущих вдоль потолка. – Зачем столько морозилок? От голода члены клуба "Муза" уж точно не помрут.

– Но необходимо предусмотреть летальный исход при других обстоятельствах. Допустим, от переедания. Не заявлять же в милицию? Куда логичнее спустить давшего дуба клиента сюда и – пожалте! – Игорь нажал на кнопку, металлические дверцы разъехались, открывая внутренности глубокого рефрижератора. – Полагаю, персон сорок разместить можно.

Мара отпрянула:

– Юмор у тебя не ресторанный. Или здесь будет филиал морга?

– Посмотрим… – Игорь распахнул дверцы соседнего шкафа – внутри было светло, как на манеже цирка, стены и полки покрывала пушистая серебристая изморозь. Контейнер был пуст, лишь в центральной камере лежала розовая тушка индейки.

– Птица пребывает в слабой заморозке. Предпраздничная спячка. Берем ее, цыпочку, и спешим к печам. Ты ж собиралась обновить кухню, – Игорь поднял индейку на вытянутой руке. – Вот она – наша голубая мечта!

Флигелек во дворе банка "Муза" с незапамятных времен окружал дощатый забор. Вначале полуразвалившийся двухэтажный дом хотели сломать и возвести на драгоценной арбатской земле еще одну номенклатурную башню. Но здесь появились некие тщедушные ученые, защитники памятников старины, и послали в разные инстанции бумаги, из которых следовало, что флигель, как и каменный дом клуба "Муза", принадлежал некоему господину, дружившему с декабристами и лично с Александром Сергеевичем Пушкиным. А еще при Екатерине в нем, якобы, проживал мыслитель и бунтарь, покровительствовавший бродягам и авантюристам.

Бывал в доме то ли Джиакомо Казанова, то ли граф Калиостро. Играла здесь на арфе графиня Дашкова, а Михаил Ломоносов слушал, лежа на софе и декламировал свеженаписанное: "Царей и царств земных отрада, возлюбленная тишина…" Байки, конечно, исторические анекдоты, прикрывающие вопиющее диссидентство псевдоученых, цеплявшихся за всякий старорежимный хлам. В ходатайстве защитникам старины отказали, строение списали на снос.

Гибнущий дом с пустыми глазницами вышибленных окон привлек внимание своим местоположением мыслящих людей, обнадеженных процессом приватизации. Какое–то СП выразило желание преобрести руины. В доказательство, что флигелек всего лишь ветхий хлам, доброхоты ободрали штукатурку, обнажив старые доски. Но СП развалюху не отдали, слегка подчинили забор и вскоре про нее забыли.

Однако это была лишь видимая забывчивость. Потому что даже в самое смутное время при самом бесхозном руководстве, есть люди, которые хорошо осведомлены о стоимости земли в Арбатском переулке.

В середине декабря в тихий дворик въехал не слишком большой, но очень солидный, очевидно, антикварный автомобиль. На похожих моделях разъезжали в военных фильмах высокие чины Третьего рейха. Из автомобиля вышли четверо мужчин и направились к ветхому забору. Хорошенько разглядеть прибывших секретарше Пальцева, печатающей слепым методом на компьютере, не удалось. Удивило, правда, что один, по походке явный старик, был одет, как католический пастор – в узкое черное пальто и котелок с круглым верхом. Под локти его поддерживали двое – высокий и низкий, по виду типичные рыночные барыги злополучной кавказской национальности. Впереди быстро семенил кривыми ногами то ли подросток, то ли лилипут–переросток, чрезвычайно энергичный и нарядный. Несмотря на мороз, кривоногий был одет в ярко–алый клубник с золотыми пуговицами и лаковые туфли, блестевшие в снежно–грязевой каше. Он со знанием дела распахнул косую дверцу в заборе, пропуская компанию во двор. Затем дверь захлопнулась, взвизгнув ржавыми петлями. Больше ничего заинтригованной Леночке, застрявшей на слове "ходатайствовать", разглядеть не удалось.