Аркадий Стругацкий - Собрание сочинений в 10 т. Т. 4. Обитаемый остров.

КАММЕРЕР . Есть более простой способ...

ГЛУМОВ . Да, по индексу. Обратиться с запросом в Институт. Но как раз этот способ не годится никуда, и вот почему. Если это доброхот-энтузиаст, тогда все разъяснится, и говорить больше будет не о чем. Но я предлагаю рассмотреть другой вариант. А именно: никаких доброхотов-информаторов не было, а был там специальный наблюдатель от Института Чудаков.

( Пауза. )

Предположим, что в Малой Пеше находился специальный наблюдатель от Института Чудаков. Это означало бы, что там производился некий психологический эксперимент, имеющий целью отсортировать, скажем, нормальных людей от людей необычных. Например, чтобы в дальнейшем искать у этих необычных так называемую «чудаковатость». В таком случае, одно из двух. Либо Институт Чудаков — это обычный исследовательский центр, работают в нем обычные научники, и ставят они обычные эксперименты — пусть весьма сомнительные в этическом отношении, но в конечном счете радеющие о пользе науки. Но тогда непонятно, откуда в их распоряжении технология, далеко превосходящая даже перспективные возможности нашей эмбриомеханики и нашего биоконструирования.

( Пауза. )

Либо эксперимент в Малой Пеше организован не людьми, как мы и предположили вначале. Тогда в каком свете предстает Институт Чудаков?

( Пауза. )

Тогда Институт этот — никакой на самом деле не институт, «чудаки» тамошние — никакие не «чудаки», а персонал там на самом деле занимается вовсе не метапсихологией.

КАММЕРЕР . А чем же? Чем же они там занимаются, и кто они такие?

ГЛУМОВ . То есть вы опять считаете мои рассуждения неубедительными?

КАММЕРЕР . Напротив, мой мальчик. Напротив! Они даже слишком убедительны, эти твои рассуждения. Но я хотел бы, чтобы ты сформулировал свою идею прямо, сухо и недвусмысленно. Как в рапорте.

ГЛУМОВ . Пожалуйста. Так называемый Институт Чудаков является на самом деле орудием Странников для сортировки людей по не известному мне пока признаку. Все.

КАММЕРЕР . И следовательно, Даня Логовенко, заместитель тамошнего директора, мой давний приятель...

ГЛУМОВ ( прерывает ). Нет! Это было бы слишком фантастично. Но, может быть, ваш Даня Логовенко уже давным-давно отсортирован? Давнее его знакомство с вами от этого не гарантирует. Отсортирован и работает на Странников. Как и весь персонал Института, не говоря уже о «чудаках»...

( Пауза. )

Они по крайней мере двадцать лет занимаются сортировкой. Когда отсортированных сделалось достаточно, они организовали Институт, поставили там эти свои камеры скользящей частоты и под предлогом поиска «чудаков» прогоняют через них по десять тысяч человек в год... И мы ведь еще не знаем, сколько на планете таких заведений под самыми разными вывесками...

( Пауза. )

И Колдун убежал из Института к себе на Саракш вовсе не потому, что его обидели или у него заболел живот. Он почуял здесь Странников! Как наши киты, как лемминги... «Когда слепые увидят зрячего», — это про нас с вами. «...И не видит ничего, что под носом у него», — это тоже про нас с вами, Биг-Баг!

( Пауза. )

Короче говоря, мы, кажется, впервые в истории можем поймать Странников за руку.

КАММЕРЕР . Да. И все это началось с двух имен, которые ты случайно заметил на дисплее... Кстати, ты уверен, что это действительно была случайность? ( Поспешно. ) Хорошо, хорошо, не будем об этом говорить. Что ты предлагаешь?

ГЛУМОВ . Я?

КАММЕРЕР . Да. Ты.

ГЛУМОВ . Н-ну, если вы хотите знать мое мнение... Первые шаги, по-моему, очевидны. Прежде всего необходимо установить там Странников и уличить отсортированных. Организовать скрытое ментоскопическое наблюдение, а если потребуется — провести там поголовное принудительное, самое глубокое ментоскопирование... Полагаю, они к этому готовы и память свою заблокируют... Это не страшно, это как раз и было бы уликой... Хуже, если они умеют рисовать ложную память...

КАММЕРЕР . Ладно. Достаточно. Ты молодец, хвалю, хорошо поработал. А теперь слушай приказ. Подготовь для меня списки следующих лиц. Во-первых, лиц с инверсией «синдрома пингвина» — всех, кто у медиков зарегистрирован на сегодняшний день. Во-вторых, лиц, не прошедших фукамизацию...

ГЛУМОВ ( прерывает ). Это больше миллиона человек!

КАММЕРЕР . Нет, я имею в виду лиц, отказавшихся от «прививки зрелости», это двадцать тысяч человек. Придется поработать, но мы должны быть во всеоружии. Третье: собери все наши данные о пропавших без вести и сведи их в один список.

ГЛУМОВ . В том числе и тех, кто потом опять объявился?

КАММЕРЕР . В особенности их. Этим занимается Сандро, я его подключу к тебе. Все.

ГЛУМОВ . Список инверсантов, список отказчиков, список объявившихся. Ясно. И все-таки, Биг-Баг...

КАММЕРЕР . Говори.

ГЛУМОВ . Все-таки разрешите мне побеседовать с Неверовым и этой парой из Малой Пеши.

КАММЕРЕР . Для очистки совести?

ГЛУМОВ . Да. Вдруг это все-таки обыкновенный доброхот-энтузиаст...

КАММЕРЕР . Разрешаю. ( После маленькой паузы. ) Интересно, что ты будешь делать, если окажется, что это обыкновенный доброхот-энтузиаст...

Сейчас я еще раз прослушал эту фонограмму. Голос у меня был тогда молодой, важный, уверенный, голос человека, определяющего судьбы, для которого нет тайн ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем, человека, знающего, что он делает и что он кругом прав. Сейчас я просто поражаюсь, каким я был тогда великолепным лицедеем и лицемером. На самом-то деле я держался тогда уже на последних нервах. План действий у меня был готов, я ждал и никак не мог дождаться санкции Президента, набирался и никак не мог набраться духу идти к Комову без этой санкции.

И при всем при том я отчетливо помню, какое огромное удовольствие испытывал в то утро, слушая Тойво Глумова и наблюдая его. Ведь это был поистине его звездный час. Пять лет он искал их, нелюдей, тайно вторгшихся на его Землю, искал, несмотря на постоянные неудачи, почти в одиночку, никем и ничем не поощряемый, терзаемый снисходительностью любимой жены, искал и все-таки нашел. Оказался прав. Оказался проницательнее всех, терпеливее всех, серьезнее всех — всех этих остроумцев, легковесных философов, интеллектуальных страусов.

Впрочем, это ощущение торжества я ему, конечно, приписываю. Полагаю, в тот момент он не испытывал ничего, кроме болезненного нетерпения — поскорее взять противника за горло. Ведь, неопровержимо доказав, что его противник находится на Земле и действует, он тогда еще понятия не имел, что же он доказал на самом деле.

А я имел. И все-таки, глядя на него в то утро, я восхищался им, я гордился им, я им любовался, он мог бы быть моим сыном, и я бы хотел иметь такого сына.