Амур Гавайский - Сказки о рае

Выглядел Владимир Николаевич как типичный врач: просторная лысина, умные глаза, круглые толстенькие очки, усы и к тому же добротная русская полнота. Врач он был отменный и как человек сразу же внушал доверие. Впрочем уже тогда он был в фаворе у большевистской элиты и даже удостоился чести вырезать аппендицит у Иосифа Сталина.

Именно с ним я поделился своей идеей встретиться с Лениным, даже не подозревая, что Ильич – его давний пациент.

Он никак не отреагировал на это. Каково же было моё удивление, когда однажды, томным июльским днём Владимир Николаевич пришёл ко мне в палату и, улыбнувшись, предложил:

– Одевайтесь, Гавайский, поехали.

– Куда же мы поедем? – не понял я.

– В Горки, к Ленину.

Владимир Николаевич рассказал обо мне Ленину, который, как оказалось, знает меня по публикациям Литпрома и даже читал мои «Сказки о Рае». Они договорились, что Розанов привезёт меня при первой же возможности под видом своего ассистента (к Ильичу тогда допускали только врачей).

За нами прислали машину, это был настоящий английский Ролс-Ройс. За рулём сидел крупный, невзрачный охранник Ленина товарищ Беленький. Видимо, они знали друг друга вполне хорошо и даже поздоровались за руку.

Ехали довольно долго, хотя до Горок всего-то сорок вёрст, и почти всю дорогу молчали, наслаждались летними подмосковными пейзажами.

Когда свернули с Киширского тракта, Владимир Николаевич, бывавший в Горках неоднократно, вдруг стал рассказывать об этих местах:

– Туровка здесь недалеко впадает в Пахру, – мы как раз переезжали мостик. – Селились тут издревле. О Горках говорят, «построены на кострах и на костях».

– Как это? – спросил я.

– Как приедем в усадьбу, я вам покажу. Прямо там же, в парке – остатки городища вятичей, а за главным зданием – их курганы. Вятичи – странное племя. Севернее их только леса, в которых жили племена финно-угорские, не хлебопашцы. Значит, жили на границе, но вот мужчин своих хоронили без мечей. Князь Владимир, усмиривший многих, воевал и с вятичами, но так и не сумел их покорить.

Въехали в село Верхние Горки, проехали облагороженный пруд. Перед нами открылась широкая долина Пахры, просторные луга, обрамлённые с трёх сторон парком и лесами, – место удивительно красивое. Впереди я увидел главное здание усадьбы с высокими белыми колоннами, построенное в русском классическом стиле, по бокам – свежевыкрашенные флигеля. Вся усадьба, постройки и угодья выглядели вполне ухоженными, казалось, что война и революция так и не докатились до этих мест. Будто угадав мои мысли, Владимир Николаевич продолжил:

– До революции здесь хозяйничала вдова Саввы Морозова, Зинаида Григорьевна Морозова Рейнбот, – удивительная, между прочим, женщина. Устроила здесь ферму с оранжереей, коровник с немецкими электрическими приборами, сажала клубнику, элитную пшеницу. Провела электричество, обеспечила канализацию. В общем, решила жить по-английски comfortable , даже телефон провела.

– Ну, а потом?

Владимир Николаевич улыбнулся:

– Потом здесь возникла латышская коммуна. Владимир Ильич принял в этом самое живое участие, но дело как-то не пошло. Недавно её закрыли.

– Что так?

– Надежда Константиновна рассказывала, что всё закончилось выносом мебели и вещей из усадьбы. Теперь тут санаторий ВЦИК.

Я уже захотел засмеяться, но тут мы приехали. К нам вышла Мария Ильинишна и попросила не шуметь, так как «Владимир Ильич лёг отдохнуть, ему не здоровится. Надежда Константиновна отлучилась в местное село Ямь по общественным делам и вернётся только к вечеру».

Мы вошли в дом, разместились в «телефонной комнате» и стали ждать. По тому, как переглянулись Мария Ильинишна с вышедшей к нам сиделкой, молодой женщиной, видно, из крестьянок, по тому, как тихо старались они ступать, я понял, что в доме царит особенная атмосфера женского обожания, возникающая всегда рядом с сильной личностью.

Сколько нужно ждать, было неизвестно, и мы с Владимиром Николаевичем отправились на прогулку в парк. Он показал мне и курганы, и место, где было городище. Затем мы устроились в открытой, тоже с колоннами, беседке. Погода была летняя, томная… Я вынул папиросы и закурил.

– У меня к вам есть просьба, – неожиданно обратился ко мне Владимир Николаевич.

– Да, конечно, – я потушил папиросу.

– Владимир Ильич очень болен. Человек он страстный и очень общительный. Обещайте мне, что вы не будете злоупотреблять его страстью ко всему новому и не станете переутомлять его расспросами.

Владимир Николаевич говорил вполне искренне. По его тону я понял, что они не просто врач и пациент, а нечто большее. Меньше всего Владимир Николаевич, человек развитой и широко образованный, был похож на революционера или большевика. Значит, не соратники. Неужели просто друзья?

– Я вас понял, Владимир Николаевич.

Мы пошли обратно к дому, и Владимир Николаевич поведал мне, что практически всю зиму Ленин не мог говорить. Его правая сторона тела была парализована, но к весне он пошёл на поправку и сейчас он «много лучше».

Подойдя ближе к дому, мы увидели человека в накинутом на плечи халате, стоящего на веранде второго этажа главного дома. Человек увидел нас первым и махал нам левой рукой:

– Застрельщикам охраны здоровья трудящихся – привет! – это был Ленин.

Владимир Николаевич широко улыбнулся и тоже махнул рукой в сторону веранды. Я учтиво поклонился.

Моего спутника проводили наверх, в комнату Ленина, первым. Мне предложили осмотреть дом или подождать в библиотеке. Я успел сделать и то, и другое. Судя по картинам и гравюрам, вполне дореволюционным и висящим на насиженных местах, новый хозяин решил ничего в доме не менять, что немного меня удивило: всё-таки Владимир Ильич был революционером. Сам дом был, без сомнения, настоящим «дворянским гнездом», но обстановка дома – скорее купеческой, эклектичной, с преобладанием ампира. Я даже обнаружил мраморную статуэтку Амура, чему не мог не улыбнуться. Библиотека была порядочная («на глаз» – тысяч пять томов) и составленная явно не Ильичом. Именно там я набросал на бумагу некий вопросник для Ленина. Едва я закончил, меня к нему позвали.

Я поднялся на второй этаж, прошёл гостиную и столовую. Дверь в кабинет Ленина была широко открыта. Там всё ещё находился Владимир Николаевич, который представил меня Ленину как «молодого литератора».

Ленин протянул мне левую руку:

– Очень хорошо, – и приветливо улыбнулся.

Ленин не выглядел «больным», хотя произносил слова с трудом. Одет он был вполне по-домашнему: белые в синюю полоску мятые фланелевые брюки, фланелевая толстовка с двумя поясами и двумя нагрудными карманами, поверх толстовки накинут серый в темно-синюю полоску халат. Воротник, полы, рукава и карманы были обшиты синим репсом.