Сергей Дмитрюк - Агнец в львиной шкуре

— А ну-ка, постой! — скомандовал дежурный офицер у самого фургона. — Да эти двое, похоже, живы!

Я почувствовал, как у меня прощупывают пульс, и все надежды рухнули разом.

— Так и есть! Живы оба! — констатировал все тот же голос.

Притворяться дальше не имело смысла. Я открыл глаза и увидел стоящих надо мной солдат. Один из них передернул затвор своего оружия, и медленно направил ствол на меня.

— Постой! — остановил его офицер. — Эту ошибку мы всегда успеем исправить! Похоже, этим двоим, захотелось свободы? — усмехнулся он. — У нас им не нравится! Не нравится, да?

Он повернулся к остальным, и все дружно рассмеялись.

— Что ж, ожидание смерти страшнее самой смерти! Не так ли?

Офицер снова взглянул на меня и прищурился.

— В машину их, с трупами! Обоих прикончить там, на месте! Пусть увидят своими глазами, что ждет таких, как они. Пока я здесь главный, никто не выйдет из этого лагеря живым!

Меня подхватили с двух сторон и поставили на ноги. Теперь я мог увидеть и Рэда. Лицо его, покрытое пылью и кровью, казалось серым. Глаза наши встретились, и я прочел в них те же чувства, что переполняли сейчас и мою душу. Нас безжалостно избили прикладами и бросили в фургон, прямо на трупы. Двери наглухо закрыли. Внутри стало темно. Подо мной были мертвые тела. Я искал опоры, но наталкивался на чьи-то руки, ноги, головы, липкие от крови, остывающие и недвижимые. Почувствовал, как мне становится плохо, но в это мгновение рука Рэда Вана отыскала меня в темноте, и его пальцы сильно сжали мое плечо. Я резко отодвинулся к дверям и прижался спиной к металлической стене фургона. Пот струился по моему лицу, было душно и жарко. Из разбитого рта сочилась кровь.

— Что будем делать? — услышал я глухой голос Рэда над самым моим ухом.

Я не мог ему ответить, да и не знал что сказать. В голове все перемешалось, мысли спутались. В ушах стоял противный заунывный звон. В следующую минуту я ощутил всем телом, как фургон тронулся с места. Судя по звукам, доносившимся снаружи, нас вывезли из лагеря в степь, и фургон стал набирать скорость, удаляясь в неизвестном направлении. Немного придя в себя, я лег на спину, и со всей силы пнул обеими ногами в двери фургона. В ответ они только задребезжали, но не поддались. Я ударил их еще, и еще раз, быстро выбиваясь из сил, но результат был тот же.

— Бесполезно, Максим! — остановил меня Рэд. — Так нам не выбраться отсюда. Охранники сразу же заметят и убьют нас.

— Что же теперь? — едва ворочая губами, спросил я. Лица его я не видел, только неясный контур в темноте.

— Я не знаю… Прости, что втянул тебя в это!

— Брось! Ты здесь совершенно ни при чем. Твой план был неплох, но все висело на волоске, и удача, в конце концов, отвернулась от нас…

Какое-то время мы молчали, прислушиваясь к доносившемуся снаружи шуму ветра, и пытаясь определить дорогу, по которой нас везли. Отчаяние с каждой минутой все больше охватывало меня. Весь наш план сорвался в самом начале, и теперь мне уже никогда не спасти жизнь Юли! Предстоящая смерть не страшила меня. Сознание того, что я обрек на смерть свою любимую, терзало мое сердце, заставляя метаться в бессильной ярости и отчаянии.

Сейчас я живо представил себе всю нашу с ней жизнь, все радости и печали, все хорошее и светлое, что связывало нас здесь, на Гивее, и там, на Земле — теперь безмерно далекой и чудовищно недостижимой для нас обоих. Перед моим мысленным взором стояли глаза Юли в тот миг, когда я предстал перед ней, раздвинув ветви якоранды, склоненные к настежь распахнутому окну ее коттеджа на окраине Города. Она стояла в безмолвной печали, ожидая моего возвращения… Она верила, что я вернусь к ней, несмотря ни на что!..

Как давно это было, как далеко! Словно и не с нами вовсе, а с кем-то другим в прекрасной несбыточной сказке… Сердце сдавила невыносимая боль. Все мое сознание в этот миг протестовало против несправедливости судьбы и безудержно рвалось сквозь холодные просторы Вселенной к заветной, родной и далекой Земле, с которой была связана вся моя жизнь, без которой я не мыслил себя даже после смерти. Только теперь я понял давние страхи Юли, боявшейся умереть вдали от Земли, и ясно осознал, что тоже хотел бы, чтобы мой прах был развеян животворным огнем Храма Памяти, и унесен ласковым ветром на просторы родной планеты. Я не хотел умирать так, как предрекли мне мои палачи — в чужих степях, среди крови и грязи, за чужие идеалы… Но помочь нам сейчас могло разве что чудо, а чудес на свете не бывает.

Видимо, поглощенный сходными мыслями, Рэд Ван протянул мне руку, и я сжал его сильные сухие пальцы, в немой благодарности.

— Жестокое правление куда свирепее лютого тигра! — глухо произнес он. — Воистину древние были правы! Мы понимаем это всегда слишком поздно, когда ничего уже невозможно исправить…

Я не ответил ему, прислушиваясь. Какие-то посторонние звуки вторглись в заунывную песнь ветра.

— Ты слышишь это?

— Что? — встрепенулся Рэд.

Снова послышалась какая-то возня, приглушенные голоса, шуршание колес по сухой земле. Неожиданно тихое урчание магнитного активатора нашего фургона прекратилось, и раздались выстрелы. От неожиданности мы с Рэдом вздрогнули. Фургон резко затормозил, и мы оба полетели к противоположной стене, едва не погребенные под горой трупов. Опять выстрелы разрезали тревожную тишину, и я услышал топот убегающих ног, и до боли знакомый голос сказал:

— Эва, братец, ты какой прыткий! От меня не уйдешь! Стало быть, достал я тебя!

От неожиданной радости сердце мое взлетело к самому горлу. В следующую минуту раздался лязг металла, и двери фургона со скрипом распахнулись, впуская внутрь потоки красного света и сухой терпкий ветер. Прикрывшись ладонью от слепящего солнца, я с замиранием сердца всматривался в людей, стоящих перед нами.

Кулак, ухмыляясь и почесывая густую щетину на щеке, весело смотрел на меня из-под ершистых бровей, опираясь на видавший виды карабин и свой неизменный костыль. За спиной у него стоял Хрящ — хмурый и тоже небритый, но довольный, с карабином наперевес.

— Что? Обалдели от счастья-то? Эва, как вас тут потрепало! — воскликнул Кулак, хитро блестя зелеными глазами. — Ну? Вылезайте что ли уж! — Он протянул мне руку — темную и бугристую, как ствол векового дерева.

В это время откуда-то сбоку, из-за фургона появился Хо, остановился, тревожно и пристально всматриваясь в мое лицо. Перед глазами у меня все плыло и кружилось. Я не верил своему неожиданному освобождению, и тому, что передо мной стоят мои друзья. Ноги едва держали меня. Не устояв, я упал на руки своих товарищей.

— Ну, здравствуй, Максим! — Хо крепко обнял меня, словно собственного сына. Отстранился, сурово оглядывая меня с головы до ног. — Как ты?