Мервин Пик - Мальчик во мгле и другие рассказы (сборник)

Долгое время минуло с последней смерти, когда человек-паук, моля о помощи, скорчился и иссох на глазах у Козла и Агнца, и мгновенно рассыпался в прах. Для Агнца он был подобием компаньона – в тех редких случаях, когда Агнец пребывал в настроении водить с кем-то компанию. Ибо Паук сохранил определенные качества мозга, органа паутинистого и тонкого, и временами, когда Агнец сидел по одну сторону маленького стола из слоновой кости, а Паук – по другую, они вели долгие интеллектуальные сражения, имевшие отдаленное сходство с шахматами.

Однако существо это скончалось, а из всех былых придворных уцелели только Козел и Гиена.

Этих, похоже, убить нельзя было ничем. Они жили себе и жили. Агнец по временам сидел, уставясь в их сторону, и хоть видеть он не мог ничего, зато уж слышал-то все. Слух и нюх его были настолько остры, что, хоть две твари и Мальчик находились еще от него в долгих лигах, белый владыка, сидевший, распрямясь и сложив на груди ручонки, уже отчетливо слышал их и обонял.

Но что за призрачный, незнакомый запах плыл к рудникам вместе с более едкими смрадами Козла и Гиены? Поначалу в позе Агнца ничто не менялось, но затем белая голова его откинулась к спине, хоть все остальное тело осталось недвижным. Млечно-белые уши выставились вперед, чуткие ноздри подрагивали с быстротою гадючьего языка или крыльев пчелы, когда зависает она над цветком. Глаза слепо уставились во тьму наверху. Повсюду вокруг, в самых темных углах или там, где свет ламп злорадно играл на возносящихся ярус за ярусом корешках библиотеки, совершалось нечто совсем новое, что-то сдвигалось, набирая скорость. Непроницаемый Агнец, никогда никаких чувств не выказывавший, разлучился на миг со своей природой, ибо он не только отъял, так сказать, голову от плеч, – настолько подчеркнутой стала оцепенелость его осанки, – но и почти незримая дрожь пробежала по его незрячему лицу.

Аромат близящейся жизни становился с каждым мгновеньем острее, хоть расстояние между подземными копями и спотыкающимся трио составляло еще многие мили. Все трое, возглавляемые Гиеной, прошли к этому времени немалую часть той страны. Они оставили позади бездвижные леса и достигли пояса иссохших кустарников, сквозь которые теперь и брели. День уже лишился знойности, а голод довел Мальчика до слез.

– Что это делается с его глазами, дорогуша? – спросил Козел, указывая тем, что походило на руку без ладони, поскольку длинные полукрахмальные и грязные манжеты тянулись намного дальше ладоней и пальцев. – Остановись на миг, Гиена, любимый. То, что с ним происходит, о чем-то мне напоминает.

– Ах, вот оно что, да неужто, отродье зеленой вони? И о чем бы это? Ну?

– Взгляни и увидишь сам, своими прекрасными, проницательными глазами, – ответил Козел. – Видишь о чем я? Поверни ко мне голову, Мальчик, чтобы поспорившие о тебе, смогли вполне насладиться выражением твоего лица. Ты видишь, Гиена, дорогой, разве все не так, как я тебе говорил? Его глаза полны осколков разбитого стекла. Потрогай их, Гиена, потрогай! Они теплы и влажны, и посмотри, – по обеим его щекам струится влага. Это напоминает мне о чем-то. О чем бы?…

– Откуда мне знать? – озлобленно рявкнул Гиена.

– Посмотри, – продолжал Козел, – я могу погладить его по векам. Как рад будет белый наш господин переделать его!

Смутный, бесформенный страх пронизал Мальчика, хоть он и не мог знать, что подразумевает Козел под «переделкой». Не вполне сознавая – почему, Мальчик ударил Козла, однако слабость и усталость сделали удар настолько хилым, что хоть тот и пришелся Козлу в плечо, тварь эта ничего не заметила, но так и продолжала болтать.

– Гиена, дорогуша!

– Что, рогоносец?

– Способен ли ты припомнить довольно далекое…

– Довольно далекое что? – прорычал Гиена, и гладкие челюсти его заходили, как заводные.

– Довольно далекое тому назад, – прошептал Козел, почесавшись, отчего пыль полетела с его боков, точно дым из печной трубы. – Довольно далекое тому назад, – повторил он.

Гиена сердито тряхнул гривой:

– Да что довольно далекое тому назад, тупая твоя башка?

– То, что было еще до тех долгих лет, долгих десятилетий, долгих веков. Ты не помнишь… до того, как мы переменились… когда руки и ноги наши были не как у скотов. Мы ведь были, ты же знаешь, милый Гиена, мы были когда-то.

– Чем мы были-то? Говори, или я сломаю тебя, как ребро.

– Мы когда-то были другими. У тебя на твоей гнутой спине не было гривы. Она очень красивая, но ее не было там. И твои длинные руки…

– А с ними что?

– Ну, они же не всегда были пятнистыми, ведь правда, любимый?

Гиена выдул сквозь мощные зубы облако костной пыли. А затем без предупреждения наскочил на коллегу.

– Молчи, – рявкнул Гиена голосом, который мог в любое мгновение обратиться в жуткий скорбный плач, а тот, в свой черед, – высвободить сатанинский хохот безумия. – И, попирая одной ногою Козла, ибо Гиена сбил его наземь: – Молчи, – крикнул он снова. – Я не хочу вспоминать.

– Да и я тоже, – ответил Козел. – Но все же припоминаются всякие пустячки. Любопытные такие пустячки. Знаешь, которые до того, как мы изменились.

– Молчи, говорят тебе! – повторил Гиена, однако на этот раз тоном едва ль не задумчивым.

– Ты обдираешь мне ребра, – сказал Козел. – Поимей жалость, дорогуша. Ты чересчур жесток с друзьями. А… спасибо, любимый. Господи помилуй, какая у тебя пышная… нет, ты взгляни на Мальчика.

– Тащи его назад, – сказал Гиена, – я с него шкуру спущу.

– Он предназначен для нашего белого властелина, – сказал Козел. – Я его лучше пришибу.

Мальчик и вправду убрел в сторону, но лишь на несколько ярдов. От прикосновения Козла он упал на колени, точно подрубленное деревце.

– Я много чего могу вспомнить, – поведал Козел, возвращаясь к Гиене. – Могу припомнить, как чист и гладок был мой лоб.

– Да кому до него дело, – в новом приступе раздражения взревел Гиена. – Кому какое дело до твоего дурацкого лба?

– И я тебе еще кой-чего скажу, – пообещал Козел.

– Ну, чего?

– Про Мальчика.

– Что о нем?

– Он не должен умереть, пока его не увидит Белый Властитель. Посмотри на него, Гиена. Нет! Нет! Гиена, дорогой. Пинки ему не помогут. Возможно, он умирает. Подними его, Гиена. Ты же у нас благородный, ты могучий. Подними его и бегом к рудникам. К рудникам, дорогой мой, а я поскачу вперед.

– Это еще зачем?

– Чтобы ужин ему приготовить. Ему же понадобятся хлеб и вода, разве не так?

Гиена искоса метнул на Козла злобный взгляд, а после поворотился к Мальчику и, почти не сгибаясь, поднял его на пятнистые руки – так, словно тот совсем ничего не весил.