Сергей Шведов - Русь расстеленная[СИ]

Таня с подружкой вспорхнули длинными полами ужасных серых халатов и, весело чирикая, перелетели грязную широкую улицу, боясь потерять галоши. Мужики в очереди за вином давно знали перелетных пташек из этого гнездышка и на всякий случай посторонились, подпуская их к прилавку. Хоть, по их мнению, зараза к заразе не пристает, но все же береженого бог бережет.

Очень скоро, держа тяжелую сумку за длинные лямки с двух сторон, Таня с подружкой пошлепали галошами по весенним лужам назад.

Танина розовая мордашка буквально светилась от счастья побывать на свежем воздухе. Теплое солнышко пронизывало насквозь ее каштановые кудряшки, делая их то кремовыми, то рыжеватыми. А глаза сверкали, как две подтаявшие льдинки, синие–синие.

Ей повсюду было весело… С пятого этажа больницы вдалеке виднелось осточертевшее за время производственной практики кафе. Тане даже здесь за окнами с решетками было веселей, чем работать официанткой в тошниловке. Особенно весело представлять, как старичок–кадровичок рвет последние волосы на своей лысине, узнав причину своей позорной болячки. Как только он теперь от своей бабки надоедливой отбрешется, когда она каждый час звонит ему на работу по телефону: «Петечка да Петечка»?

За таким вот развеселыми мыслями Таня Ким не сразу заметила, что у калитки в чугунной загородке топталась Африка, с ног до головы в белом, такой у ней был, по мнению Тани, дебильный вкус.

— Ну, мать моя! — подмигнула Таня напарнице, запыхавшейся с тяжелой сумкой. — Сегодня гостей принимаем — загуляем! Притомились за решеткой.

Африка стояла какая–то не такая, как прежде. Покачиваясь на каблуках, она виновато улыбалась навстречу девушкам в удивительных халатах и не менее удивительных галошах, которые стояли у кастелянши в тумбочке у выхода именно для таких случаев.

— Чего накуксилась и смотришь, как нетельная корова? Не тебе ж уколы в задницу ширяют по десять раз на дню, — потормошила Таня Африку за рукава куртки. — Целоваться на радостях не будем, ты заразных боишься хотя и сама зараза еще какая! Пошли вон в тот скверок — у нас полная сумка бутылок.

Танина соседка по палате скривилась на Африку, смеривая ее едким взглядом с ног до головы. Африка, как всегда, была во всем белом, от этого лицо с первого взгляда казалось сплошным темным пятном.

— Слышь, Танька, сержант на вахте приловит и потом таких свистюлей подвалит, что от уколов на задницу не сядешь.

Хотя напарница на вид была выше и крепче Тани Ким, но болезнь отбирала все–таки у нее жизненные силы — она все мерзла на ветру и куталась в застиранный халат. Это Тане было все нипочем.

— Ай, — провела по воздуху кукольной розовой ручкой Таня, словно помахала кому–то вдалеке. — Перетопчется наш дядечка сержант на месте. А ты, Африка, дай подкурить!

Черная Африка, а по паспорту Света Иванова, стояла неподвижно, засунув руки в карманы куртки и широко раскрытыми карими глазами на белоснежных белках в упор смотрела на Таню Ким, не говоря ни слова.

— Чего уставилась, как будто умирающую навещаешь? Через месяц я буду чистая, как стеклышко. Ну, не молчи, раз пришла.

— Танька, знаешь что… Я вот что… Я вот зачем сюда, ну, ты понимаешь… А хочешь по городу прошвырнуться?

Света вынула из кармана белую пушистую варежку, а из варежки десятку долларов и сунула бумажку в нагрудный карман Таниного халата. Бумажка предназначалась, разумеется, для кастелянши на пару с сержантом. У Тани загорелись глаза:

— Гляка–ка, подруга, чо там Африка удумала? Ну, говори, чего там наклевывается…

— Просто так соскучилась, — неумело соврала Африка, разгоняя носком сапожка грязные льдинки в луже. — Дай, думаю, загляну и вытащу ее на свет божий, чтоб проветрилась.

В луже на льду отражалось солнце в радужной нефтяной пленке, поэтому она щурилась и не поднимала глаз.

— А что — айда! — радостно выдохнула Таня Ким и даже расправила за спиной руки, чтобы вздохнуть полной грудью. — А ты шмотки мне принесла?

Света распахнула перед ней свою объемистую сумку, висевшую у нее на плече. Сумка тоже была белая, ее ей часто приходилось стирать, но другого цвета черная Африка не признавала.

— Пошли в сарай за складом, там переоденусь, — потянула ее Таня за рукав.

— А я куда же? — крикнула, как каркнула, на нее соседка–пациентка с сумкой, нагруженной бутылками.

— А ты мою робу больничную заберешь и эти деньги кастелянше сунешь, чтоб не пикнула, — доходчиво втолковала ей Таня Ким, уверенная в своей правоте, как всегда.

Подружка по палате сначала взъерепенилась, потом согласилась уговорить кастеляншу.

— Но ты мне еще за это проставишь и отработаешь, я не забуду, — напомнила ей напарница по палате. — Не все тебе одной порхать над цветочками, другим, может быть, и завидно с того.

— Мы ж только с Африкой до вечера, а там я быстренько обернусь до отбоя…

— А процедуры?

— Они там не разберутся, в чью задницу колоть. Свою второй раз подставь.

Света Иванова, она же Черная Африка, всегда жеманничала, как чернокожая манекенщица на подиуме, а тут вдруг сжалась вся, как бабочка, приколотая булавкой к листу картона, когда Таня Ким смело разделась догола на холодном воздухе, чтобы переодеться за деревянным сараем в принесенные вещи.

— Как ты можешь переодеваться на таком холоде, — уныло сказала Африка. — Я б ни в жизнь не согласилась, да еще переться куда–то, да еще потом возвращаться за засовы…

— Что–то я тебя не понимаю, — сказала Таня, наскоро переодеваясь. — Пару дней не видались всего–то, а тебя, как цыгане подменили. Не ты, что ли, меня на эту прогулку сблатовала? Так что не ной, красавица, при мне. Оттянуться на воле каждому хочется.

Африка не ответила, а смотрела на Таню неподвижно, словно у ней было не лицо, а негритянская маска из эбенового дерева. Она молчала с сухими глазами, хотя ей было о чем поплакаться подружке.

Сегодня утром Боня самым категорическим запретом не пустил ее на производственную практику в кафе. Деловито и без единого слова связал в узел все их с Таней самые дорогие шмотки, уселся на них, закурил дрожащими от гнева или еще чего–то руками и сокрушаясь покачал головой: «Нет, все–таки я понабрал к себе самых идиоток. У других девки как девки, а у меня уродки… Через вас или жизни лишиться или самому на панель пойти, задницы богатым фрайерам подлизывать… Как хошь, Африка, или песни пой, или вертись, как гадюка на сковородке, а Таньку нашу семь раз трипперную приведи к универсаму напротив общаги ровно в половине шестого. Как раз к ларьку с шмотьем женским, где вам трусы на сменку всегда покупаю… Не напасешься на таких прорв…»

«К этим… самым?» — заикнулась Африка и осеклась от собственной догадки.