Владимир Бойков - Призраки коммунизма

Культя куснул краешек.

— Ну, как?

— Вкусно.

— Так ешь быстрее!

— Не торопи. Вкусно-то вкусно, но всё ж боязно.

— Да уж теперь без разницы. Если яд, всё одно — сдохнешь.

— Ты ж не сдох. — Культя засунул жвачку в рот.

Заметив, что ничего с критиком не приключается, Сява схватил несколько коробок и попытался спрятать.

— Вот, гад. Другие рисковали, а он все себе, — возмутился Культя.

— Делим — поровну! — рявкнул на попрошайку Кнут и вырвал коробки.

Последнюю жвачку раскусили на четверых.

— А Культе на одну больше досталось! — вдруг сообразил попрошайка.

— Ну и что, — рассердился Кнут. — Он жизнью рисковал!..

— Я тоже рисковал, и мне ничего за это не обломилось.

— Вот жадюга! — возмутилась Вася. — Тебе и этого не съесть будет. Да ещё столько фантиков хапнул!

— Это я-то хапнул?! — подскочил Сява. — Да кто вас сюда привёл?

— К капиталистам? За кордон? — вкрадчиво спросил Культя и подмигнул Кнуту.

— А, действительно, кто? — вскинул голову вырубала.

Сява перестал трепыхаться и быстренько набил жвачками рот.

— Вот это еда! — восхитился он.

Через некоторое время на лицо Сявы наползло озадаченное выражение.

— Странная еда. Жуешь её, жуешь, а она не кончается.

— Пожалуй, — согласился Кнут. Он вытащил ком из-за щеки, осмотрел его внимательно, снова запихал в рот и принялся разжёвывать.

— И тянется, — заметил Культя. — Ух, ты!..

— Какая-то эта еда ненастоящая, — определил Сява. — Хотя и вкусная.

— Уже невкусная, — подала голос Вася.

— И, правда! — удивился Культя. — Сначала была вкусная, а теперь невкусная. Как это так?

— Видимо, это еда для ихних рабочих, — смекнул Сява. — Сперва вроде бы вкусная, и очень даже её хочется кушать, а начнёшь есть — не кончается. Они её жуют, жуют и никак съесть не могут. Не еда, в общем, а видимость. Иллюзия. Подлый обман зрения и чувств.

— Ох уж эти капиталюги, — покачал головой Кнут. — Вот бестии, кулак им в глаз.

— Ну, ничего, — сказал Сява. — Не на тех напали. Мы всё-таки не дураки, не остолопы. Не съедается она — чёрт с ней. Мы её возьмем и проглотим.

Все остальные глотать еду побоялись. Выплюнули и подсели к мешку с Партбилетами.

— Что делать-то с ними будем? — спрашивал всех Сява, ужасно волнуясь.

Друзья озадаченно переглядывались. Все понимали, что подобным богатством можно распорядиться очень толково. Любой в Коммунизии выложил бы за второй Партбилет всё, что у него имеется, чтобы подстраховаться на чёрный день. Случались периоды, когда Секретари жутко лютовали и лишали товарищей Коммунистов их высокого звания ни за что, ни про что. Но хотя и самих беглецов ещё совсем недавно чуть было не свергли в пучину беспартийности, никто не осмелился предложить присвоить эту кучу Партбилетов. Посягнуть на права вождей, ведающих судьбами граждан Коммунизии, любой рядовой Коммунист считал непозволительным.

Заметив, с каким вожделением его товарищи смотрят на всю эту груду, как мучается от противоречий Сява, Культя собрался с духом и, начав несколько издалека, произнес следующее:

— А ведь мы можем хоть сейчас вернуться на Родину.

Товарищи уставились на критика.

— Как это, как это? — оживился попрошайка.

— Каждый из нас возьмёт себе по одному Партбилету…

— Да можно ли такое? — усомнился Сява фальшиво.

— Второй Партбилет потребуется на тот случай, если мы опять попадёмся тому продажному Секретарю. Разжалует он нас — отдадим ему эти буржуйские подделки, а свои Партбилеты сохраним.

— А точно, — восхитился Сява. — Сохраним. Для ратных дел. Во имя торжества Коммунизма!

— Правильное решение, — согласился Кнут.

— Берём только по одному, — строго предупредил Сява, запуская руку в мешок. Его пальцы нащупали почему-то парочку, стиснули посильнее и никак не могли разомкнуться. Быстрым движением попрошайка сунул Партбилеты за рубаху и стал заправлять их за проволоку.

Культя тут же усёк неладное и строго потребовал:

— А ну, покажи, сколько ты взял!

Отпираться было бесполезно, к тому же и Кнут напрягся, сморщив лоб в вопросительно-бдительной гримасе.

— Второй Проне отдам, если у неё отобрали, — зашипел Сява. — Вы что, про Проню забыли? Проне тоже Партбилет нужен.

— Нет уж, нет, — запротестовал Культя. — Пусть походит без Партбилета. Пусть подавится своими потребностями. Пусть травки поест, а не моих тыквочек.

— Так мы с неё клятву возьмём, чтоб от тебя отстала. Слово Партийное.

— Какое слово, если она будет без корочек?

— Да, проблема, — произнёс Сява. — Тут надо долго думать…

— О Проне потом подумаем, — перебил попрошайку Кнут. — Сейчас надо о себе позаботиться. — Вырубала протянул один билет Васе, второй Культе, третий сунул в карман, схватил мешок и потащил к вагону.

Про утаённый попрошайкой документ все забыли, и, чтобы отвлечь друзей ещё больше, Сява принялся пересчитывать доставшиеся ему фантики. Считал он и так, и этак, но у него ничего не получалось, потому что не хватало конечностей на теле, чтобы соизмерить их заведомо известное количество со свалившимся, как снег на голову, богатством. Попрошайка задействовал для счёта и пятки, и коленки, и плечи с локтями, всё равно фантиков получалось больше. Тогда он прибегнул к хитрости — разложил фантики в кучки по десять штук.

— Четыре раза по десять и ещё три штуки, — с гордостью сообщил Сява своим товарищам.

Все уважительно покачали головами, но, сколько это, представить всё равно не могли. Мозг отказывался воспринимать такое огромное количество чего-то полезного.

Теперь предстояло обсудить вопрос: когда и каким путём целесообразнее возвращаться в свою драгоценную Коммунизию?

Культя предлагал идти немедленно. Сява призывал к тщательным раздумьям и осторожности в решении столь ответственного вопроса. Кнут тоже не торопился, надеясь ещё чего-нибудь оттяпать у капиталистов и, главное, набить хотя бы одну буржуйскую морду, чтобы неповадно было той сомневаться впредь в великом преимуществе Коммунизма перед эксплуататорской системой. Вася тихо попискивала, поддакивая то одному, то другому оратору.

— Тихо! — оборвал всех Сява. Насторожился, вытянул шею. Со стороны Коммунизии кто-то приближался.

— Да это же Секретарь тот самый, шкура продажная, — обалдело выговорил Культя.

Толстяк топал по шпалам. За ним — здоровенный мужик с дубиной у пояса, по виду явный пограничник, толкал перед собой по ржавым рельсам огромную четырёхколёсную тележку. Они подошли к вагону, распахнули дверь, и мужчина перебросил мешки в свой транспорт. Потом Секретарь самолично влез в вагон, долго там шарил, ругался, но вылез довольный, держа в руках толстую фигурную бутылку. Он торопливо отвинтил колпачок, глотнул несколько раз.