Ксения Таргулян - Корабль уродов

Не выдержав такого глубокого проникновения в себя, человечек задергался в объятиях «короля», и поток его мыслей, чувств и воспоминаний, текший по жидкому телу, начал истоньшаться и конвульсионно пульсировать, грозясь вот-вот оборваться. Нужно было спешить.

Не церемонясь больше, Разум взял в свои виртуальные руки истощенное сознание и безапелляционно предъявил ему цепь ярких и однозначных образов, как бы говоря:

— Я больше не буду вам подчиняться!

— Ты вытащишь меня отсюда!

— Мои дети отныне свободны и не связаны ни службой вам, ни вашей кровожадностью!

Словно вода сквозь пальцы, ускользало внимание этого нерадивого дипломата. Вцепившись в его присутствие, Корабль транслировал новые и новые изображения, запахи, звуки и ощущения — но от каждого из них сознание человека только травмировалось, всё сильней накреняясь, будто тяжелая ваза с душой. Вместе со всей своей «речью» Разум читал расплывчатые черные круги, плывущие перед гостем — признак его отдаления. И вот, он сомкнул глаза. Трансляция замкнулась на «короле». Чернота поглотила всё зрение несчастного. Где-то внутри него, в глубине, в бессознательном, еще слабо копошилась жизнь, точно червяки, задыхающиеся в дождь под землей, но оболочка как тела, так и разума лишилась всякого движения.

Если оперировать людскими категориями, он умирал.

«Это что же получается, — с несвойственным ему напряжением бессловесно подумал Корабль, — он не сможет выполнить наш свежий Договор?»

«И я умру?..»

Уж в чём-чём, а по части жажды жизни он был близок к человеческим существам.

Будь у него побольше времени на раздумья, он бы, вероятно, с отвращением отверг эту идею. Но восьмое число наступило, а его единственный, как казалось, шанс вот-вот совсем затеряется в своей персональной темноте. И Корабль решился.

— Ты снимаешь?

— Да. Да! Не лезь!

— Возьми крупным планом!

Вренна рванулась было к ним в страстном желании выбить из рук эту чертову камеру, но ее крепко удерживали чьи-то руки. Она судорожно огляделась, сама не зная в поисках чего — и с ужасом увидела еще одну камеру в небольшом отдалении. Ублюдок! Как он смеет!.. так пользоваться ситуацией…

Вопреки ее желанию взгляд вернулся к кристалообразной форме, поглотившей Джека. Сквозь ее мутноватую структуру виднелись темные очертания человеческой фигуры. Фигура слабо шевелилась, медленно, скорее в силу инерции, передвигаясь к центру… существа. Вренна зажмурилась, но изображение не уходило с сетчатки — даже наоборот: оно будто разгоралось, вопило о себе, пульсировало вместе с ударами крови об ушные перепонки.

Вренна попыталась вырваться из стальных объятий, чтобы закрыть лицо руками — не удалось…

Словно сжимаемый в ладонях лимон, чем-то горьким сочилось сердце. В конце концов Вренна безвольно повисла на державшем ее живом каркасе.

Вокруг стоял страшный гул голосов. Споры, опасения, предвкушения сливались в единый бессмысленный гомон. Но внезапно весь он затих, и лишь удивленное жужжание камер продолжало колыхать воздух. А затем зал взорвался новым ураганом возгласов и разговоров.

Вренна открыла глаза и почти одновременно с этим почувствовала, как распустились сдавливающие ее объятья.

— Джек…

Он лежал возле выплюнувшего его существа, в луже из его слюней и слизи, и они продолжали стекать на него из разверстой раны над ним. Вренна бросилась к нему, на секунду замерла возле тела, с отвращением глядя на тающие ошметки «существа» — и плюхнулась в лужу возле Джека.

Она была не одной такой — тот же Мморок, сидя на коленях, отчаянно пытался докричаться до Джека. Но она абсолютно не замечала его, как и весь шум, царивший в зале.

Только этот странно неживой вид. Только белые опухшие щеки… открытый недышащий рот… раскинутые руки, до предела натянувшие шутовские рукава… кисти, будто выдутые из этих рукавов, как стеклянные сосуды из трубки стеклодува…

Он почти потерял сходство с собой. Он был… как утопленник. Белесый и раздувшийся. От этого мутило, и кружилась голова, и Вренна едва справлялась с наплывом темных пятен перед взором, когда внезапно — он дернулся! Его грудь судорожно сжалась и расширилась, заставляя трещать ткань камзола, потом заерзала и выгнулась шея, он уронил голову набок и зашелся жутким кашлем, сотрясавшим всё тело. Мучительно пытаясь прервать приступ и глотнуть немного воздуха, он закашливался сильней и сильней, а все вокруг лишь беспомощно наблюдали за его судорогами, не зная, что делать, и не желая прикасаться к странной субстанции, облеплявшей его.

Вдруг кашель оборвался на полузвуке, Джек выгнулся, будто в нём что-то двигалось, и через пару секунд с новым приступом из его рта хлынула волна мутно-желтой слизи, растворенных остатков пищи и голубоватых лоскутков кристалла. В отвращении толпа отпрянула от него.

Брезгливо отряхивая колени, поднялся на ноги Мморок. Он жаждал узнать, сработал ли его план, удались ли переговоры, но от Джека ответа не было (да его было бы и мало), и он послал нескольких младших родственников проверить это на каком-нибудь кораблисте.

В рассосавшееся пространство вокруг мучительно извивающегося Джека протиснулись с разных сторон два человека с камерами — дама Вентедель и Лени… репортер Леонид Снежев.

Не в силах ни скрыться от происходящего — шумного, грязного, горького — ни повлиять на него, Вренна в конце концов до того зашлась в истерическом рыдании, что не заметила окликов и мягких прикосновений. Только настойчивое теребление за плечи вернуло ее к настоящему, и она позволила Леону поднять себя с мокрого пола. Отведя ее немного в сторону, он просто обнял ее — и она продолжила бестолково реветь — но теперь уже в его сочувственных объятьях.

С некоторым усилием он на время отпустил все мысли — о сногсшибательном материале, о смертельной опасности, о ревности, травящей кровь, об ужасе всего произошедшего, о чувстве вины: как мог он делать репортаж из ее жизни и боли?! — он просто забылся на несколько минут и отдался физике. Правильной тяжести свисавшей с плеча камеры, вибрации тонкого стана у груди и под ладонями, мягкости волос — и тому, как от них отражается его горячее дыхание.

И возврат к реальности оказался для него не менее жестким рывком, чем для нее.

— Кхе! Простите!

Это был сухой и раздраженный мужской голос под самым ухом. Леон изумленно оглянулся. Вренна, оказавшись менее прикрытой его телом, сжалась и задрожала сильнее.

Невысокий мужчинка, тонкий, бледный, длинноносый, остро смотрел на нее, не обращая больше ни толики внимания на Леона.

— Вренна, — настойчиво позвал он ее, — Вренна! — она наконец оторвала лицо от куртки Леона и мучительно подняла пустой взгляд на этого персонажа. — Ты меня слышишь? Да что это такое — я спешу вообще-то! Ты не представляешь, как мало у нас времени!