Владимир Владко - Аргонавты Вселенной

Так или иначе, но до сих пор никто из участников экспедиции не ощущал никакого воздействия космических лучей на свой организм, хотя астроплан давно уже находился в межпланетном пространстве.

Сокол настойчиво проводил свои исследования, измеряя интенсивность и направление потоков космического излучения. Он работал со сложными приборами, и Галя Рыжко с уважением посматривала на их циферблаты. Чуткие стрелки, вздрагивая, отмечали интенсивность космических лучей, пронизывавших астроплан. Другие приборы позволяли установить направления, по которым лучи распространялись во Вселенной. Дело в том, что многие ученые оспаривали мысль о каком-то преимущественном направлении потоков этих лучей. Исследования Сокола должны были положить конец всяким домыслам и установить истину.

Никого, кроме Рындина, Сокол не знакомил с результатами своих наблюдений и выводами. Только Николай Петрович как руководитель экспедиции имел право в любое время, когда Вадим работал, просматривать его расчеты я записи.

Однажды Галина Рыжко случайно услышала короткий разговор.

– Вы уверены, что главный поток идет именно со стороны крабовидной туманности Тельца? – спрашивал озабоченным тоном Рындин.

Сокол ответил несколько нерешительно:

– Пока что все данные говорят именно об этом, Николай Петрович. Но около получаса назад гамма-прибор показал, что направление изменилось на шесть градусов. Может быть, как раз в это время посты управления отклонили курс ракеты?

– Сомневаюсь. Они обязательно предупредили бы меня. Но вы все-таки проверьте. Интереснее всего, что в таком случае главное направление космических лучей совпадает с одним из главных потоков радиоизлучений. Вы помните – их три, таких потока: от дзеты Тельца, от «сверхновой» в созвездии Кассиопеи и от той точки в созвездии Лебедя, где, как утверждают, столкнулись две галактики. Проверяйте, проверяйте, Вадим! Это чрезвычайно важно. Неужели центры окажутся общими и для космических лучей и для радиоизлучения?..

Галя Рыжко поняла из этого разговора мало. Здесь было ужасно много темного и непонятного, в этих запутанных науках – астрономии и физике! Со временем она, понятно, разберется во всем. Галя была в этом уверена. Конечно, можно было бы узнать, в чем тут дело, от самого Вадима Сергеевича. Но Сокол почему-то молчал и продолжал относиться к Гале с официальной сухостью, а Галя не могла начать первой: здесь был уже вопрос самолюбия.

Больше всего ей нравилось помогать Ван Луну. Приготовление еды и другие хозяйственные дела Галя, как мы помним, взяла в свои руки с первого же дня. Ван Лун был очень рад этому. Ведь, кроме обязанностей штурмана, он следил за работой многочисленных приборов, которые автоматически очищали воздух в асгроплане, удаляли из него углекислоту, добавляли свежий кислопод и регулировали влажность воздуха. Одобрительно поглядывая на Галю, помогавшую ему, Ван Лун приговаривал:

– Очень-очень хорошо, девушка! Еще немного – и Николай Петрович, думаю, разрешит передать и это хозяйство вам. Почтительно прошу – присматривайтесь, изучайте. Это вполне интересно.

Впрочем, Галине Рыжко казалось невероягно интересным буквально все. Николай Петрович, поощряя интерес девушки к делам экспедиции, говорил:

– Вы, Галя, можете принести нам большую пользу. Даже не нам, а всей науке. Подумайте только: все, что удастся передать вам, разгрузит Ван Луна и Вадима, у них останется больше времени для главных дел. А от этого, несомненно, выиграет наука. Конечно, как и везде, здесь надо знать меру. Если, например, забрать слишком много обязанностей у Ван Луна, то он начнет тратить все время на тренировочную стрельбу. А это для науки… гм… не самое полезное.

– Полагаю скромно: все-таки полезнез. чем лирические упражнения для инженера, – ядовито заметил Ван Лун, покосившись в сторону Сокола.

Дело происходило за обедом. Сокол, вероятно, не расслышал фразы Ван Луна, погруженный в собственные мысли. Иначе он обязательно ответил бы аналогичной шпилькой в адрес Вана. Таковы уж были излюбленные отношения двух друзей.

К общему удивлению. Сокол вдруг горячо воскликнул, как бы подводя итог своим размышлениям:

– Археоптерикс должен быть! Непременно должен быть!

Смысл этого восклицания понял только Ван Лун, который тотчас же охотно откликнулся:

– Это, предполагаю, новое веяние в науке? Очень интересно. Вспоминаю: вчера один мой добрый друг настоятельно уверял, что мы не встретим археоптериксов. Опасаюсь ошибиться, но он как будто доказывал, что развитие фауны на Венере еще не дошло до них.

– Я не говорил так, – возразил Сокол.

– Предупреждал: опасаюсь ошибиться, – вежливо напомнил Ван Лун, усмехаясь уголками губ.

– Бросьте, Ван! Тут дело не в шутках. Да, я вчера еще не решил для себя этого вопроса. А сегодня пришел к определенным выводам. К сожалению, для вас все это маловажно.

– Позволю осведомиться: почему? – настороженно прищурился Ван Лун.

– А что представляет для вас этот самый археоптерикс? В лучшем случае – очередную цель для выстрела.

– Можно и так. Согласен, ваш археоптерикс меня интересует меньше, чем другие животные. Как охотника, подчеркну.

– А иначе рассматривать вы и не можете. Между тем для геолога или палеонтолога этот вопрос чрезвычайно важен, он на многое может пролить свет. Что такое, в конце концов, археоптерикс? Ну, скажите, Ван!

Ван Лун не любил коварных вопросов, которые охотно задавал ему Вадим Сокол. Однако палеонтологией он в свое время немного интересовался: тут как будто не было никакой ловушки. Поэтому он, не задумываясь, ответил:

– Хм… Думаю – такая птица… из разных ваших чудовищ одной из эры… как это?… мезозойской или плезозойской, да?

– Ха-ха-ха! – расхохотался геолог, весело глядя на Рындина и Галю. – Как вы изволили сказать? «Плезозойской» эры? Ой, не могу! Ха-ха-ха! Дорогой Ван!… Нет, не могу! Ха-ха-ха! Вы, очевидно, считаете, что название эры происходит от наименования животного плезиозавра? «Плезозойская»! Вот насмешил!

Ван Лун заметно обиделся, хотя голос его звучал по-прежнему уравновешенно.

– Разрешу себе заметить: никогда не считал себя знатоком палеонтологии, – сухо ответил он. – Моя специальность – энергетика и немножко еще путешествия и охота. Названия эр знаю не очень, могу оговориться. Надеюсь, когда ваши звери появятся, найду для них пулю, независимо от названия. А вам можно будет делать ваше дело, надеюсь тоже. И сказать тогда, какое животное, какая эра. И подчеркну: не очень хорошо владею русским языком, могу иногда ошибаться. Извините!

Николай Петрович счел необходимым вмешаться в разговор, приобретавший несколько острый характер. Он заговорил примирительным тоном: