Владимир Владко - Аргонавты Вселенной

– Инфрарадий, Николай Петрович! Сомнений нет! Вес, огромная радиоактивность и другие показатели говорят об одном и том же: Галя нашла соли инфрарадия! Галиночка, да понимаете ли вы, что это значит? А, да что говорить!

Он стремительно бросился к Гале и расцеловал ее. Растерявшаяся девушка только руками всплеснула:

– Вадим Сергеевич! Что вы делаете?!

Но Сокол не слышал ее. Он подбежал к смеющемуся Рындину и так же крепко расцеловал его. Затем бросился к Ван Луну, остановился перед ним и безнадежно махнул рукой:

– Все равно вы ничего не понимаете в эмоциях, Ван! Нет, мне надо успокоиться, остаться одному!

Он выбежал за дверь, в коридор, – и оттуда донеслось его победоносное восклицание:

– Есть инфрарадий! Ура, есть инфрарадий! Ура!

Гале Рыжко пришлось пролежать не два, а пять долгих дней: опухоль спадала очень медленно, а главное – не утихала острая боль. К вечеру у девушки поднималась температура, и около нее по очереди дежурили Рындин и Ван Лун. Сокол не выходил из лаборатории, поглощенный 'исследованиями свойств и особенностей инфрарадия. Лишь иногда, когда в лаборатории проходили длительные реакции, не требовавшие наблюдения, он садился около Гали и с увлечением рассказывал товарищам о ходе своих исследований. Приходится сознаться, что многое для девушки оставалось непонятным: речь шла о нейтронах и фотонах, об альфа-, бета– и гамма-частицах, о единицах измерения радиоактивности, которые назывались кюри и рентгенами. Язык новейшей физической химии был слишком сложен для Галины Рыжко, которая до этого привыкла гордиться своими знаниями.

Да и вообще, правду сказать, разговоры об инфрарадий вызвали у Гали некоторую досаду: ведь это он, найденный ею в пещере минерал, заставил ее, словно в отместку, лежать без движения, в то время как все участники экспедиции были заняты напряженной работой…

Ван Лун исправил, наконец, большой радиопередатчик астроплана. Регулярно, через каждые два часа, он выстукивал ключом несколько раз подряд одну и ту же радиограмму, адресованную далекой Земле:

– Говорит «Венера-1», говорит «Венера-1»! Слушайте нас, Земля! Вашу радиограмму приняли. У нас все в порядке. Возможность обратного старта затруднена положением астроплана. Надеемся найти выход. Поиски ультразолота продолжаются. Открыт новый элемент, номер сто двадцать, – инфрарадий. Доставка его на Землю затруднена из-за большой радиоактивности. Ожидаем ваших сообщений. Горячий привет родной Земле!

Это продолжалось уже несколько дней, но сигналы с Венеры, очевидно, не доходили до Земли. Ответа на радиограмму не было… Земля настойчиво передавала один и тот же призыв к экспедиции Рындина, который принял Ван Лун. Тем более упорно он продолжал передавать свою радиограмму Земле: ведь Ро" дина беспокоилась за судьбу аргонавтов Вселенной.

Кроме того, перед путешественниками возникло несколько новых задач, в решении которых могла помочь только Земля. Прежде всего они не знали, как везти на Землю инфрарадий, представлявший собой весьма опасный груз. Ведь никто не мог сказать, как будет действовать на новый элемент коварное космическое излучение, через мощные потоки которого придется пролетать межпланетному кораблю по пути на Землю.

А в том, что инфрарадий чрезвычайно опасен, Галя убедилась собственными глазами. Это произошло на следующий же день после того, как было установлено, что новый минерал действительно содержит в себе соли инфрарадия.

Девушке трудно было представить себе, что в серо-зеленых неприглядных камушках действительно может содержаться огромное количество энергии, о котором говорил Рындин. Как же эта энергия может выйти наружу, привести что-то в действие, дать силу машинам или котлам?.. И Галя честно рассказала о своих сомнениях Вадиму Сергеевичу.

Выслушав ее, Сокол посмотрел на Рындина и предложил:

– Если Николай Петрович разрешит, я проведу маленький эксперимент, который покажет Гале, с чем мы имеем дело.

– А что вы хотите сделать, Вадим? – поинтересовался Рындин.

– Маленькую активизацию миллиграмма солей инфрарадия. Ведь я говорил вам, что мне удалось установить такую возможность. Натолкнуло меня на эту мысль то, что инфрарадий активизируется сменой радиочастот. И я убедился, что альфа-частицы оказывают на него еще более бурное воздействие. Если вы разрешите, я продемонстрирую это.

Рындин согласился, и Сокол тут же принес из лаборатории тоненькую пробирку со следами радия, которой он пользовался при изучении интенсивности космических лучей. Затем он отделил крупинку инфрарадия и положил ее на большую и толстую доску из твердой пластмассы, легкой, но прочной и плотной, как мрамор.

– Вам не будет жалко, если я испорчу один из ваших шомполов, Ван? – обратился он к своему другу.

– Пожалуйста, Вадим, – сказал Ван Лун, вручая Соколу тонкий медный прут.

– Сейчас я активизирую эту маленькую частичку солей инфрарадия, которая лежит на доске, – деловитым тоном произнес Сокол. – Мне помогут следы радия, находящиеся в пробирке. Внимательно смотрите, Галиночка. Это достаточно редкое явление – во всяком случае, на Земле оно еще никем не наблюдалось.

Он на мгновение погрузил конец шомпола в стеклянную пробирку и тотчас же вынул его.

– Надеюсь, этого будет вполне достаточно. Инфрарадий должен реагировать очень активно. Но придется минутку подождать. Мне не хочется оставлять пробирку в таком опасном соседстве.

Он отнес пробирку в лабораторию. Возвратившись оттуда, Вадим взял толстую доску с лежавшей на ней частичкой минерала и положил ее на пол у дальней стены каюты:

– Так будет безопаснее!

Затем он отошел от доски, насколько позволяла длина вытянутой руки и шомпола, протянул шомпол к белой доске и дотронулся им до крупинки минерала.

Галя невольно отпрянула и прикрыла глаза рукой – на доске вспыхнул ярчайший свет, словно на ней родился кусочек Солнца. Свет сиял ярче вольтовой дуги, ярче самой мощной вспышки! Сухой, палящий жар, как от расплавленного металла, распространился по каюте.

– Достаточно, Вадим, хватит! – воскликнул Рындин.

Послышался звонкий треск: это, не выдержав жара, лопнула толстая доска из пластмассы. От нее поднималась серая струйка дыма.

Быстрым движением руки Сокол отдернул шомпол. Ослепительный свет погас так же неожиданно, как и возник. Казалось, в каюте сразу стало темно. Только светился раскаленный добела конец медного шомпола, с которого медленно падали капли расплавленного металла, да сильно разогревшаяся доска излучала все такой же сухой жар.