Наталия Кабакова - Дознаватель

Вечеринка уверенно набирала обороты. Клуб был полон веселящейся публикой. Шум стоял неимоверный, его легко перекрывала громкая музыка. Передо мной стоял бокал шампанского уже третий по счету. Я всерьез задумывалась над тем, чтобы отправиться домой. Ничего, кроме привычного разочарования, праздник мне не принес. В таких случаях я инстинктивно отгораживалась и уходила в себя. Алкоголь тут не помогал, а иное лекарство от скуки мне не известно.

Я заметила знакомое лицо в зеркале напротив. Франц стоял у меня за спиной, он смотрел в другую сторону и внимательно слушал худощавого парня с явно крашенными ярко-оранжевыми волосами. Я закрыла лицо ладонями, желая скрыть нахлынувшие эмоции. К счастью, Франц никак не мог видеть меня в тот момент. В отличие от своего довольно экстравагантного товарища, вырядившегося в яркий костюм, он был одет довольно скромно, совсем без украшений. Фиолетовая рубашка тонкого плотна, серый твидовый пиджак и черные брюки. Дорогие вещи безукоризненного покроя. Непримечательный с виду ансамбль смотрелся стильно. Волосы Франца были гладко зачесаны назад. Усилием воли я заставила себя отвести взгляд и обнаружила, что шампанское закончилось. Раздраженная, я едва не смахнула бокал на пол. Он покатился, зазвенел, готовый упасть. На его пути оказалась моя вечерняя сумочка – небольшой ридикюль, сшитый из шелка и украшенный стеклярусом. Бокал так и остался лежать. Ошарашенная, немного злая, полная противоречивых чувств, я не стала ничего поправлять.

Внезапно за спиной раздался голос, глубокий и низкий. В зеркалах напротив, совсем рядом, отразилось лицо Франца. Он улыбался.

– Вам следует быть поосторожнее, – дружелюбно заметил молодой человек, усаживаясь рядом.

Его тонкая изящная ладонь потянулась к бокалу, чтобы поправить его.

Я отметила его дорогие вечерние туфли, лаковые, блестевшие в свете ярких ламп. Я помню, они как – то особенно поразили меня.

– Розовый «мартини», пожалуйста, – обратился он к подошедшему бармену, подняв вверх два пальца. – Вы ведь не против, если я вас угощу? – обеспокоенно поинтересовался Франц и обезоруживающе улыбнулся.

Мой Бог, конечно же, я была согласна!

Взаимные представления, и некоторая присущая всякому новому знакомству суматоха отняла немного времени. Я ощущала необыкновенный душевный подъем. Голова кружилась от восторга. Меня угощал «Мартини» мужчина, на которого всего несколько минут назад я не осмеливалась взглянуть. Нас часто отвлекали. Все время кто-то подходил, заводил шутливый разговор, запросто, по-дружески хлопал Франца по плечу и спине, пожимал ему руку. Среди его друзей оказалось немало красивых девушек. Изящные, хорошо одетые, уверенные в себе. Мне казалось, что на их фоне я выглядела дурнушкой.

Франца совсем не смущали эти разнообразные проявления симпатии. Он легко принимал объятья и поцелуи подруг, но оставался равнодушен. Говорить с ним было удивительно легко. Моя скованность быстро исчезла. Выяснилось, что я могу быть разговорчива. Я сама не заметила, как поведала ему о своей жизни, работе, привычках. Оказалось, мы сходимся с ним по многим вопросам. У нас одинаковые вкусы. Франц тут же пригласил меня на вечеринку, которую на ближайшие выходные устраивал его товарищ. Я, не задумываясь, согласилась прийти.

Время тем вечером пролетело незаметно. Наконец Франца принялись настойчиво звать. Друзьям, с которыми он пришел, видимо, наскучило тут, и они собрались уходить. Сначала подошла высокая разбитная девица в зеленом платье, с кудрявыми волосами медного оттенка. Ее рука сначала смело скользнула по темным волосам Франца, потом вдоль спины. Она склонила голову ему на плечо и с ужасающим прононсом, будто у нее был насморк, растягивая слова, поинтересовалась:

– Ты ещ-ё до-лго? Мы с ребя-тами х-о-тим в «Че-рн-ый б-а-йк». Пой-де-шь с н-а-ми?

Она с интересом взглянула в мою сторону и снова сосредоточилась на Франце.

– Скажи, минут через пять освобожусь и пойдем, – он раздраженно повел шеей.

– Ла-а-а-дно…

«Черный байк», как нетрудно догадаться, тоже был ночным клубом. Правда, с очень дурной репутацией. Ходить туда поодиночке не решались даже самые отчаянные сорвиголовы. Драки, потасовки, часто доходившие до смертоубийства, происходили едва ли не каждый день. Это было неконтролируемое царство карманников, бандитов, наркодельцов.

Франц внимательно посмотрел мне в глаза и усмехнулся, легко разгадав мои мысли. Вытащив из-под бокала картонную подставку, он записал на ней номер своего телефона, пообещав ждать звонка.

С тех пор прошло три недели. Любовная лихорадка достигла своего пика. Мы быстро сблизились. Внезапно Франц стал мне очень дорог.

Его, казалось, ничто по-настоящему не заботило. Работа, счета не волновали вовсе. Он никогда не жаловался на трудности. Поначалу я даже не догадывалась, откуда он берет деньги, которые у него водились в достатке. Скупиться Франц не привык. Позже я поняла, что на самом деле за беззаботной внешностью элегантного фланера скрывался по-настоящему изощрённый ум. Его привычки: дорогая одежда, хорошая выпивка, изысканные развлечения – требовали немалых затрат. Помню кривую усмешку Франца, впервые оказавшегося в моей убогой квартирке. Скромный образ жизни был для него неприемлем, унизителен, пожалуй, просто невозможен. В его приверженности к роскоши было нечто маниакальное, напоминавшее болезненную зависимость, от которой трудно избавиться. Да, он был сибарит, легко приучивший к такому образу жизни и меня. Скоро я стала подражать ему в его вкусах. К хорошему быстро привыкаешь.

У него была замечательная внешность: стройная мускулистая фигура, черные волосы, обычно зачесанные назад, белоснежная кожа, задумчивые серые глаза, иногда ироничные, иногда добрые, редко злые – типичный европейский тип. Он не любил украшений, не носил даже часов, зато особое внимание уделял парфюму, всегда очень дорогому. Единственным его недостатком был небольшой рост, что становилось заметным в окружении других мужчин. Как многие низкорослые люди, он обладал твердым характером, который выдавали плотно сжатые губы и глубокая вертикальная морщинка между бровей.

Стыдно признаться, иногда я буквально желала смерти всем, кто окружал Франца, из одной только эгоистичной цели – обладать им единолично. Конечно, это была болезненная ревность к его друзьям, которым он уделял так много внимания, женщинам, которых он знал. Глупо и, наверное, даже жестоко, но я часто мечтала, чтобы он принадлежал только мне и никому больше, чтобы ему некуда было пойти и не к кому обратиться. Я призывала на его голову все мыслимые и немыслимые несчастья, только бы насладиться моей воображаемой властью над ним, которой на самом деле не обладала. Мечты бывали настолько красочны, что в моем воспаленном воображении изредка начинали походить на правду. Каких – либо особых сожалений по этому поводу я не испытывала. Даже удивительно, как легко можно пожелать ближнему своему всяческих бед и ни капли не раскаяться в этом. Нет ни малейшего смысла обманывать себя. Чужие страдания теряют значимость в ту самую секунду, когда в бой вступает его величество «собственный интерес».