Дмитрий Барчук - Орда

Едва мы доврались до Тобольска и Великий Царь оказался у себя в Кремле, каюсь, грешен, я пустился во все тяжкие.

Сказалось напряжение последних месяцев. Кровь, смерть товарищей, взрывы ядер и свист пуль кошмарами преследовали меня по ночам. Чтобы хоть как-то стереть из памяти эти тягостные воспоминания, я не нашел лучшего выхода, как всякий русский в душе человек, нежели чем напиться. Так продолжалось дня два или три, я точно не помню. Пока меня не отыскали царевы слуги и не потребовали к государю на доклад.

Вид у меня, конечно же, был неприглядный. Пришлось идти к Иртышу. Переплыв реку туда и обратно, а опосля попарившись в баньке и выпив кувшин квасу, я был готов предстать перед ясными очами. Но предварительно ознакомился все ж с военными донесениями.

Не скрою, рейд Пугачева на Дон меня весьма порадовал. После нашего расставания он взял такие города, как Курмыш, Алатырь, Саранск, Пензу, Петровск, Дмитриевск А сейчас приближался к Царицыну. И всюду его встречали, как законного государя. Никто не заподозрил подмены. Его войско росло. Однако каких-либо серьезных стычек с неприятелем атаману пока удавалось избегать. Но я знал, что долго так продолжаться не может, и Пугачеву все равно придется вступить в сражение. Об его исходе я даже боялся думать.

К одному из донесений прилагался «государев» манифест, который он огласил на соборной площади перед жителями города Саранска. Документ был настолько любопытен, что я решил непременно показать его Великому Царю, дабы он оценил деяния и сметливость своего двойника.

Вот как повернул дело Пугачев:

«Объявляется во всенародное известие. Жалуем… всех, находившихся прежде в крестьянстве, в подданстве помещиков. Быть верноподданными собственной нашей короны рабами, и награждаем вольностию и свободою и вечно казаками… владением земель… и протчими всеми угодьями, и свобождаем всех прежде чинимых от дворян и градских мздоимцев-судей всем крестьянам налагаемых податей и отягощениев… повелеваем… кой прежде были дворяне в своих поместьях и вотчинах, – оных противников нашей власти и возмутителей империи и разорителей крестьян, всячески стараясь ловить, казнить и вешать, и поступать равным образом так, как они, не имея в себе малейшего христианства, чинили с вами, крестьянами. По истреблению которых противников злодеев-дворян всякий может воз чувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжатца будет».

Читая эту абракадабру, я едва удерживался от смеха, поражаясь «царской «безграмотности и убогости российского населения, присягающего такому «государю».

Тогда я понял, что война Московии с екатерининской Россией закончилась, началась другая война – крестьянская, под предводительством донского казака Емельяна Пугачева, какой ее и рисуют современные романовские летописцы.

Юлаев также написал мне из Уфы, что собрал уже больше тысячи батыров. По большинство крепостей, освобожденных нами весной, вновь заняты неприятелем, в том числе и неприступная крепость Оса. Смекалистый Михельсон всюду оставил свои гарнизоны. Поэтому создание сплошной линии обороны сейчас невозможно. Салават будет вести партизанскую войну.

Собрав все донесения, я поспешил на доклад к государю.

Великий Царь принял меня в Крестовой палате. Он сидел за ажурным столиком, вырезанным из красного дерева, и что-то быстро писал. Подле него на краешек кресла присела царица и вышивала какой-то затейливый рисунок на белом полотне. Несколько поодаль, в глубине палаты, за шахматным столиком задумался молодой царевич, которого трудно было заметить из‑за больших фигур, почти полностью закрывавших его лицо. Царь был одет по случаю небывалой жары в легкий атласный халат, царица – в свой любимый просторный сарафан, а царевич – просто в белую длинную рубаху.

– А вот и Василий Афанасьевич, – сказала, как пропела, Устинья Петровна. – Заждался вас государь.

Я густо покраснел, не зная, что ответить в свое оправдание.

– Чего залился как красна девица, – бросил на меня сверкающий взор повелитель. – Ведомо мне, что ты Вражничал и блудил. Не оправдывайся. Дури-то много выпустил? Надолго тебя теперь хватит, воевода?

– Надолго, Великий Царь. Прости меня, грешного, и не изволь беспокоиться на мой счет, – молвил я, понуро опустив голову и рассматривая причудливые напольные узоры.

Сколько я ни заходил в царские покои, всякий раз не переставал удивляться их богатому убранству. Расписные стены и потолки, выло?кенные затейливыми изразцами печи, редкой красоты старинные иконы и гравюры украшали хоромы государя.

Многозначительно помолчав для острастки, государь чуточку потеплевшим голосом все же спросил меня:

– Воеводские дела совсем забросил али как?

– Как же можно о службе забыть? Потеха – потехой, а дело – делом, – ответил я уже с меньшей робостью.

– Тогда докладывай, коли что-то новое тебе известно.

Я начал с хороших новостей. Об успешном рейде Пугачева по волжским городам и удавшемся маскараде. Показал саранский манифест двойника, надеясь, повеселить царя. По, прочтя сей документ, государь, наоборот, еще более нахмурился и сказал:

– Не слишком ли увлекся этот казак царской властью? Я никогда не призывал истреблять российских бояр поголовно, а лишь тех, кто служит самозванке и воюет против меня.

Я успокоил государя, ответив, что цель Пугачева – поднять на восстание как можно больше народу. Может, в манифесте он и перегнул палку, но со своей задачей он пока справляется неплохо.

– Только б ему подольше продержаться. Михельсон наступает ему на пятки. И новые полки на подходе. Не дай Господь, схватят Емельку живым да обнаружится подмена, что царь не настоящий. Тогда вся эта грозная рать двинется на нас. Самозванка испугалась не на шутку и не успокоится, покуда мы живы.

– Какова наша готовность? Сможем ли мы отразить вторжение неприятеля в наши земли? – спросил царь.

Пришлось говорить о плохих новостях. Что все уральские крепости снова находятся в руках у врагов. Что Салават перешел к партизанской войне. И что сплошной линии обороны у нас нет.

– Я разослал гонцов во все наши города и веси к атаманам – с приказом прислать в столицу всех казаков воинского возраста. Думаю, настала пора тебе, государь, обратиться к народу с воззванием о спасении отечества. Всех, кто может держать в руках оружие, надо призвать в дружину, Великий Царь.

Повелитель задумался, а потом спросил меня:

– И когда по твоим подсчетам, воевода. Ждать нам вторжения?