Дмитрий Барчук - Орда

Мы обнялись и расцеловались с сыном трижды, как того требовал старый ордынский обычай. Я спросил, как дела дома, в Томске. Он ответил, что все идет своим чередом. Бабушку похоронили по-христиански. Умерла она быстро, почти не мучилась. Я знал о смерти моей дорогой матушки и уже вдоволь погоревал об утрате, поэтому воспринял слова сына спокойно. Иван передал приветы от всех моих жен. Сказал, что его мать осталась в доме за главу семьи, что Димка и Настька нынче пойдут в церковноприходскую школу. Хватит им дурака валять. Петр Андреевич сейчас учит их азбуке. И попросил меня отписать князю Черкасскому, что я более не имею претензий к учителю Гриневу и дарую ему свободу.

– А то князь может его и в острог упечь. Ты же его знаешь, отец.

Я пообещал завтра же заняться этим делом и велел Ивану идти отдыхать с дороги. Покои для него готовы. Слуги проводят. Мне не терпелось остаться наедине с моей дорогой женушкой и вновь услышать ее французские всхлипы и придыхания.

Иван ушел, еще немного помявшись в дверях, словно забыл сказать мне что-то важное. Лишь только дверь за ним закрылась, я, не медля, накинулся на мою красавицу. Стал ее целовать и раздевать. Потом повалил на свой рабочий стол. И мое сознание унеслось в заоблачные выси.

Но когда оно вернулось, я не мог не отметить перемены в поведении Мари. Она отдавалась мне теперь безропотно и молча. Без столь милых моему сердцу стонов, какие украшали раньше нашу любовь. Со страстью ее нынешняя сдержанность и покорность больше не имели ничего общего.

Я был разочарован, но виду не подал. Мари теперь почти ничем не отличалась от остальных моих Лен. Разве что молодостью и красотой. Этого у юной девушки не отнимешь. Но романтика исчезла безвозвратно. Я приписывал перемены, произошедшие с ней, суровости сибирского климата и, как это не покажется странным, познанию ею русского языка. Я уже пожалел, что привез в Томск этого репетитора. Но дело было сделано. Моя воля исполнена. Мари не просто выучила русский язык. Она стала русской татаркой.

Начало рыбалки Аксаков запомнил плохо, ибо еще в полете изрядно накачался водочкой, а потом пару дней опохмелялся. Болевший с похмелья, он долго не мог открыть счет своего улова. Руки дрожали, и рыба не ловилась. Он множество раз закидывал спиннинг, правда, с непривычки не очень далеко от берега, но только потерял две блесны, зацепившихся за подводные коряги. Потом взялся за удочку, надеясь, что классический способ рыбалки окажется более эффективным. Пробовал ловить и на червяка, и на хлеб, но упрямый поплавок оставался неподвижным.

Тогда Андрей Александрович плюнул на это бесперспективное, с его точки зрения, занятие, объявив во всеуслышание, что рыбы здесь нет и стоило ли ради этого тащиться в такую даль?

Другие рыбаки, кто на лодках, кто по берегу, возвращались к лагерю не менее разочарованными. Самый богатый улов оказался у Сереги, мелкого частного предпринимателя, зато крупного специалиста в вопросах рыбной ловли, – целых два хариуса. Даже бывалый рыбак Михалыч и тот приплыл на лодке пустой.

– Но есть же здесь рыба! – в сердцах выпалил он. – Смотрите, как чайки о воду бьются.

Дремавший у костра Витька неожиданно вскочил, схватил лежавшее рядом ружье и выпалил сразу из двух стволов по галдящим в воздухе чайкам. Одна из них, перекувыркнувшись в полете, вдруг резко начала снижаться и камнем плюхнулась в бурлящий на перекатах речной поток.

– Жди теперь неприятностей, – констатировал Михалыч. – Ты зачем чайку подстрелил? Хозяин реки нам этого не простит.

Так оно и вышло. Едва стали сплавляться, как тот же Витька, до конца еще не протрезвевший, сильно накренил свою лодку на перекате и утопил ружье. Сколько мужики за ним не ныряли, все без толку.

Аксакова же Михалыч предусмотрительно усадил на корму, как человека, на сплаве не только бесполезного, но опасного. Кирееву он поручил грести веслами. Сам же устроился со спиннингом позади всех и со свистом забрасывал его в разные стороны. Только блесна сверкала. Вскоре на дне лодки стали появляться первые хариусы. Когда течение ослабевало, Киреев оставлял весла и тоже спиннинговал. У него неплохо получалось. И скоро по количеству выловленных рыбин он догнал «предводителя команчей», как Михалыча окрестили рядовые рыболовы.

Андрею закидывать на сплаве спиннинг Климентьев строго-настрого запретил.

– Ты хочешь, чтобы он спьяну все уши и яйца оборвал, – привел он хотевшему было заступиться за товарища Кирееву убийственный аргумент.

И Аксакову ничего не оставалось делать, как любоваться окрестными пейзажами да изредка предупреждать гребца о приближающихся валунах.

Места, действительно, были здесь живописные. Вскоре Тутончана начала петлять в узкой расщелине между отвесными скалами, течение стало стремительным, и Михалычу пришлось сменить Киреева на веслах. О рыбалке на таких перекатах можно было забыть. Водяные брызги орошали лицо впередсмотрящего. Когда из‑за туч проглядывало солнышко, над бурлящими порогами расцветала радуга.

Затем течение выровнялось, и хотя оно было еще довольно сильным, но Михалыч уже начал прочесывать блеснами прибрежные плесы.

Горы постепенно расступились, и река из быстрой и пенящейся превратилась в ленивую и послушную. Кирееву пришлось вовсю налегать на весла, чтобы поспеть за другими лодками.

К берегу причалили уже за полночь.

– Андрюха, Володя и Серега, давайте за дровами! Валентин Николаевич и Сергей Михайлович ставят палатки. Профессор им помогает. Лелек и Болек готовят ужин. А Витька, Иван и другой Андрей занимаются рыбой, – поставил перед всеми задачи «предводитель команчей».

Аксаков вначале поперся в лес за хворостом. Обливаясь потом и отмахиваясь от комаров и мошки, шатаясь после дневной качки и оступаясь на острых камнях, он все же притащил высохший ствол лиственницы. Но старался Андрей Александрович напрасно. Ибо Михалыч определил его совсем в другую команду – по переработке дневного улова.

Он вначале даже обрадовался, что не надо будет таскаться по камням в лес и кормить гнус. Но радость его оказалась преждевременной. Аксаков и представить себе не мог, что за сегодняшний сплав они наловили столько рыбы!

– Саныч, ты надрез делай от головы до рыбьей задницы, – пояснял ему Витька, после случая с чайкой получивший кличку белое Перо. – Вытаскиваешь у ней кишки и обязательно жабры. Иначе хариусы быстро испортятся. И выскребай черный налет из брюха. Тоже пакость порядочная.

До Андрея Александровича только сейчас дошло, что его авторитет в глазах Климентьева утерян окончательно. Он вспомнил, как Михалыч обратился к руководителю крупной финансовой компании и его помощнику по имени и отчеству, а его назвал просто Андреем.