Дмитрий Барчук - Орда

Я обнюхал бумагу со всех сторон, откусил даже кусочек от свитка и прожевал его, но ничего подозрительного не обнаружил. Потом выждал еще с полчаса. Яд мог оказаться и замедленного действия. Но встал я из‑за стола живой и здоровый и, перекрестившись, пошел на доклад к государю.

Вот и подхожу я к самому важному месту своих мемуаров. Последующие события, свидетелем и участником коих мне довелось быть, перевернули всю историю нашей страны, привели к исчезновению из географических атласов Московской Татарии. Великая Орда, пять веков наводившая ужас на папистскую Европу, перестала существовать без боев и сражений, а как бы растворилась в бескрайних теперь просторах Российской империи.

Романовские историки побоялись украсть победу над Пугачевым у подполковника Михельсона. Но что же тогда делал генерал-майор Суворов на восточном фронте, ежели смутьяны и без него Были подавлены и рассеяны? Сопровождал самозванца в клетке на эшафот? Такую версию я встречал в одной из петербургских газет. Не мелковато ли для такого прославленного полководца?

Нет, великий стратег Александр Васильевич Суворов, известный миру покорением Очакова, Измаила и переходом через Альпы в тыл беспечным французам, свою самую блистательную победу совершил отнюдь не на военном, а на дипломатическом поприще. И именно благодаря его стараниям, его таланту убеждения Российская империя приросла землями, в разы превышающими ее первоначальную территорию, и раскинула свои границы от Одера до Аляски.

Но обо всем по порядку.

Граф приехал в Тобольск не после Рождества, как обещался в письме, а накануне, в сочельник. Уже на небе зажглись первые звезды, и мы сели в трапезной палате за рождественский стол. Государь пригласил на праздничный ужин узкий круг близких ему людей: здешнего наместника князя Глинского с семейством, патриарха Теодосия, муфтия Абдуллу и нас, Асташевых, – меня, супругу и сына.

Только Великий Царь закончил читать молитву, гости перекрестились, за исключением муфтия, стоявшего подле стола в уважительном молчании, и уселись трапезничать, как в палату незаметно вошел казачий есаул, возглавлявший кремлевскую охрану, и рукой поманил меня к себе.

Я без охоты встал из‑за стола и подошел к казаку.

– Суворов приехал. С небольшим отрядом свиты. Они остановились на постоялом дворе Шумилова, – доложил есаул.

Я велел обождать ему за дверью, а сам подошел к государю и, стоя у него за спиной, шепотом кратко изложил суть дела.

– Зови! – распорядился царь. – Негоже знаменитому генералу в такой вечер на постоялом дворе куковать.

Не прошло и получаса, как в трапезную вошел начальник охраны и объявил во всеуслышание:

– Его сиятельство граф Александр Васильевич Суворов, полномочный посол из Санкт-Петербурга, собственной персоной!

Среди собравшихся прошелся шумок. У патриарха Теодосия даже ложка с пельменем застыла в руке, не достигнув заросшего густой бородой рта. Молчание повисло в воздухе. Внимание всех было приковано к входным дверям. Бояре ожидали появления чего-то невероятного: трехглавого дракона или еще какого-нибудь чуда-юда. Каково же было изумление гостей, когда в палату четким церемониальным шагом вошел невысокий, сухопарый человек с рано поседевшими волосами и подвижными чертами лица. Он поклонился присутствующим, затем опять же строевым шагом подошел во главу стола, где восседал на малом троне государь, поклонился ему низко, почти в самые ноги, и молвил:

– Сердечно рад лицезреть государя Сибирского царства и от имени…

Но в этом месте Великий Царь пере бил посла, потому что любое упоминание о самозванке сейчас Было неуместно.

– Нам тоже приятно видеть у нас в гостях героя Ландцкроны, Туртукая и Козлуджи, – приветствовал гостя наш повелитель, проявив при этом редкую осведомленность о боевых победах Суворова.

Мне пришлось пересесть поближе к своей семье, уступив место нежданному гостю, ибо государь возжелал за ужином пообщаться с генералом без церемоний.

– Это правда, – спросил Великий Царь, явно намекая на визит самого полководца, – что в России есть поговорка «Незваный гость хуже татарина»?

Надо отдать должное находчивости Суворова, он не стушевался перед заковыристым вопросом и ответил со сдержанной улыбкой на устах:

– Да, государь. Болтают темные люди всякое. Иные говорят даже, что незваный гость лучше татарина.

Царю шутка Суворова явно пришлась по душе, и он громко рассмеялся.

Муфтий Абдулла, единственный за столом не пивший вина и не евший свиного мяса, от такой фривольной беседы повелителя с басурманином сильно покраснел и отказал от еды вовсе.

Выпили за праздник. Суворов от водки наотрез отказался, а вино только пригубил. Государь же после долгого поста захмелел быстро и стал общаться с вражеским послом по-свойски, словно они были давнишними друзьями.

– Признайся, генерал, скоро ли вы подмену в Пугачеве распознали? – поинтересовался царь.

Александр Васильевич отложил куриную ножку на фарфоровую тарелку и ответил без всякого стеснения:

– На первом же допросе в Симбирске я понял, что он самозванец. Граф Панин пригрозил ему: «Как смел ты, вор, назваться государем?» – «Я не ворон, – ответил бунтовщик, словно недослышал. – Я вороненок. А ворон-то еще летает!». От других пленных я доподлинно узнал, что никакой это не тобольский царь, а простой донской казак Емельян Пугачев. По лихо вы нас провели. Я и впрямь надеялся взять в плен великого ордынского государя. По, видать, не судьба!

А затем упавшим голосом Суворов добавил:

– Пугачева скоро казнят четвертованием. Императрица уже подписала приговор. Казнь назначена на 10‑е число в Москве на болотной площади.

Государь нахмурился и молвил:

– Все ж дошел упрямый Емельян до Москвы. А с Салаватом и его отцом что будет?

– Их ждет такая же участь, государь, – потупив взор, произнес посол.

Царь властно притянул к себе Суворова и прошептал ему на ухо:

– Похлопочи, граф, в Петербурге о снисхождении для Салаватки. Больно жалко его. Он мне ведь как сын.

Суворов утвердительно кивнул.

Веселье было в самом разгаре. Наместник Глинский так напился, что уронил голову в тарелку с капустой и смачно храпел. Его великовозрастный неженатый сын нагло пялился на мою жену, словно хотел прожечь в ней глазами дырку.

Пришли гусляры и затянули заунывные песни. Патриарх Теодосий стал подвывать им своим писклявым голоском. Царь тоже присоединился к пению.