Дмитрий Барчук - Новый старый год. Антиутопия

Но он этого не делал. А просто тихо стоял и улыбался.

Вдруг в одном месте кольцо зевак расступилось, и в образовавшийся проход автоматчики протолкнули человека с завязанным на голове мешком.

Когда несчастного затащили по ступенькам наверх и поставили перед второй петлей рядом с Кузнецовым, Георгий совершенно искренне посочувствовал ему:

– Жалко, что ты не ушел.

Человек, скрытый мешковиной, услышав дружескую речь, спросил:

– Это кто?

Австралиец еще больше удивился, не узнав голос своего товарища.

– Я – Кузнецов, Смит, австралийский и американский шпион. Твой коллега по несчастью.

– А я – Витька. Зимин Витька. А командир того… Ушел он от них, только они его и видели! – радостным голосом сообщил ему парень.

Георгий тяжело вздохнул:

– Бедный мальчик!

– Отставить разговорчики! – рявкнул капитан и поторопил читающего молитву священника. – Давайте, батюшка, скорее!

Офицер опасался, как бы не раскрылась подмена.

Поп закончил читать молитву. Двое солдат затянули петли на шеях несчастных.

Георгий в последний раз обвел взором толпу и вдруг почувствовал, что люди, жадно взирающие на него со всех сторон, ждут от него слова.

«Что им сказать?» – подумал Георгий.

И вдруг у него само вырвалось:

– Люди! Любите, берегите и уважайте друг друга!

Витька тоже понял, что настали последние мгновения жизни, и звучным мальчишеским голосом закричал:

– Да здравствует свобо…

Он не закончил фразу. Скамейка ушла из-под их ног.

Последнее, что ощутили они, была боль, страшная, ни на что до этого не похожая боль, уносящая их далеко от жизни.

«Киска!

Если ты читаешь это письмо, значит, ты в Сиднее, а меня больше нет. Не переживай. Такая уж моя судьба. Жаль только, что мне так и не удалось пожить нормальной человеческой жизнью.

Уезжая в Россию, я дал себе зарок, что это мое последнее коммерческое предприятие. Заработаю еще немного денег, привезу вас сюда, и мы начнем просто жить. Не выживать, не бороться, не воевать каждый день, а просто жить. Купим небольшую ферму или маленький ресторанчик на горном перевале. Каждый день будем вставать с восходом солнца, уставать от простого физического труда, а по вечерам будем наслаждаться закатами и любить друг друга. Правда же, здорово?

А еще будем воспитывать сына. Чтобы из него вырос настоящий, свободный, человек.

Попытайся осуществить мою мечту. Пусть и без меня. В деньгах ты не должна испытывать недостатка.

Просто живите.

И будьте счастливы.

Это письмо ей передал вместе с завещанием адвокат Джорджа, к которому они заехали вместе с Алешей и Джейн сразу после похорон. Георгия (вернее, его прах после кремации) похоронили на аккуратном ухоженном кладбище, где надгробия, как детские кубики, расставленные в строгом геометрическом порядке, белели на подстриженной ярко-зеленой травянистой лужайке. На похоронах было очень много народу. Приехал даже премьер-министр Камбоджи. Наталья держалась молодцом, и когда урну с прахом опустили в могилу, и когда засыпали ее землей, и когда разные люди с различным цветом кожи подходили к ней, прижимавшей к себе сына, и выражали на разных языках – английском и русском – свои соболезнования.

Но сейчас, после прочтения этого письма, до нее наконец-то дошел смысл случившегося. Сбылись самые мрачные ее опасения. Она оказалась одна с ребенком в незнакомой стране. И что самое плохое – обратного пути у нее не было.

Алеша бегал по парку и кормил с руки попугаев воздушной кукурузой. А Наталья из машины наблюдала за ним. Она включила магнитолу. Из мощных динамиков раздались удары шаманского бубна и зазвенел хрипловатый голос Аллы Пугачевой:

Барабаны больно ударяли по ее ушным перепонкам. Рефрен эхом отзывался в ее сердце. Это было последней каплей, переполнившей чашу ее терпения. Наталья упала на руль и разрыдалась.

Вернувшись вечером на свою виллу, она попросит слугу – пожилого китайца Ли – принести ей бумагу, ручку и конверты. Напишет два сопроводительных письма и вместе с расчетами и небольшими образцами лекарства от «нью-йоркского паралича» положит их в два конверта, запечатает их и подпишет. Один – в Международную ассоциацию «Врачи – против СПИДа», в Вашингтон, а другой – в Министерство здравоохранения Российской Федерации, в Москву. Там тоже люди. И они должны жить, а не умирать.

Ранним летним утром к зеркальной глади таежной протоки из чащи выйдет человек. Не обращая внимания на нудный писк комаров, он подцепит корягой только ему известный конец длинной нейлоновой сети и станет вытаскивать на берег большущих – с приличную сковороду – сверкающих в лучах восходящего солнышка язей и карасей. Рыбины будут биться в руках бородатого рыжего великана. Сеть будет запутываться в прибрежных водорослях, но человек этот – бывалый рыболов – и, не допустив никаких порывов, освободит свою снасть от длинных стеблей кувшинок. Где-то вдалеке ухнет летящая на дневной покой сова, однажды прокукует кукушка, селезень, взмахнув тяжелыми крыльями, как бомбардировщик, поднимется с поверхности пруда.

И над всем этим спокойным великолепием природы неожиданно вдалеке начнет подниматься и разрастется потом до самого неба сотворенный человеческим безумием ядерный гриб.

Рыбак бросит свою сеть, еще раз взглянет на зарево апокалипсиса, сплюнет зло на землю и произнесет сквозь зубы:

– Доигрались, козлы!

Затем повернется и снова уйдет обратно в таежную глушь.

Октябрь 1998 – март 1999