Сергей Лукьяненко - КВАZИ

И опять замолчал.

– Чёрт его побери! – выругался я, внезапно понимая, с чем связано молчание. – Извини, Найд.

– Ничего, – ответил мальчишка. – Денис?

– Да?

– Вы правда мой отец? Биологический?

– Не знаю. Нет. – Я даже не заметил, как встал с кресла и принялся расхаживать по комнате. – Твой… Михаил ошибается. Нет, ты не мой сын.

– Он обычно не ошибается, – сообщил Найд. – Ни в чём.

– В этот раз ошибся.

– Вы не думайте, я не напрашиваюсь, – сказал Найд. – Мне… ну просто интересно. Не про вас! Про… – Он запнулся.

– Найд, поверь мне, что… – Теперь настала моя очередь замолчать. – Найд, всё очень сложно.

– Почему сложно? Либо да, либо нет, – рассудительно сказал мальчик. – Либо я ваш сын, либо не сын. Михаил сказал, что сегодня сделает анализ.

– Найд, я завтра к вам заеду и мы поговорим, – я отчаянно хотел закончить разговор. – Договорились?

– А сегодня?

– У меня дела. Работа.

– Хорошо, – смирился Найд. – Завтра. Тогда возьмите фотографию, ладно? Мамы.

Я прервал связь.

Нет, вначале я сказал: «Ладно».

А потом отключился.

И с чувством произнёс:

– Драный Лис!

Минуту я держал телефон в руке и смотрел на него, будто на бомбу – рванёт или нет?

Найд не стал перезванивать.

Может быть, решил, что всё уже сказано и разговор закончен. Он очень логичный мальчик, совсем как кваzи.

Тогда я глянул ещё раз на бумажку и набрал мобильник капитана Маркина.

Я стоял у окна и смотрел на танк.

Старый танк времён Второй мировой войны.

Надо же. Никогда не знал, что в этом посёлке музей легендарного «Т-34».

Честно говоря, рад был бы и не узнать.

Ну что нам стоило пройти мимо?

– У них какие-то проблески разума, – сказал я. – Может быть, коллективный разум?

Домик, в котором мы укрылись, увидев первых восставших, стоял совсем рядом с музеем. Здесь было чисто и пусто. Ни людей, ни оружия, ни даже еды – перед уходом хозяева всё выгребли. Серьёзным укрытием дом послужить не мог, но, похоже, мы на некоторое время спрятались. Если восставшие нас и чуяли, то локализовать точно пока не могли.

Как же они ориентируются? По запаху? Звуку? Зрению?

Восставшие сходились к нам со всех сторон, так целенаправленно, что это и впрямь походило на разумное поведение.

Уже потом я понял, что все было совсем наоборот. Здесь, в музее, жители посёлка долго держали оборону. Может быть, огромное количество танков подсознательно вызывало у них доверие, надежду справиться с врагом?

Увы, эти танки давно уже были не на ходу. Это были всего лишь экспонаты. Восставшие ворвались в музей и перебили его защитников. А потом, насытившись, разбрелись во все стороны – совершенно хаотично, не выбирая направления.

Мы совершенно случайно миновали кольцо расходящихся восставших и явились как раз в эпицентр недавней бойни. Так что когда восставшие нас почуяли и стали возвращаться – они появились со всех сторон. То, что выглядело разумом, являлось как раз его отсутствием.

Но мы этого не понимали. Ни я, ни Ольга.

– В любом случае надо бежать, – сказал я. – Они медленные. Проскочим.

– Вон тот быстрый, – сказала Ольга. Голос у неё стал совсем спокойный.

Я посмотрел на восставшего без левой руки, ковылявшего между танками. Из порванного в клочья рукава торчала какая-то нелепая бурая культя. Отрастает у него рука, что ли? Похоже, что отрастает.

Но ковылял восставший и впрямь очень бодро. Казалось, что он вполне способен и на бег. При жизни он был молодым и спортивным, может быть, поэтому?

– Прорвёмся, – сказал я, взвешивая в руках нож. Ледоруб по-прежнему висел у меня на поясе, но прихваченный из кафешки тесак казался удобнее. Он был дешёвый, но хорошо заточенный и здоровенный, как мачете. – Я бегу впереди, если кто-то кидается, отсекаю голову. Вы за мной.

– Ну надо же. Герой, – сказала Ольга. Она была спокойна, так спокойна, что я, никогда не сталкивавшийся с женскими истериками, не понял, что внутри она давно уже кричит и бьётся в припадке паники. – Денис, ты можешь делать что угодно, но мы останемся. Москва рядом. Сюда придёт помощь.

– Ольга, это не укрытие, – успокаивающе сказал я. – Мы прорвёмся. Верь мне.

– Я не побегу. Мы укроемся в музее. Смотри, там окна узкие, как амбразуры. И двери должны быть крепкие. Это же военный музей. Там должны быть очень крепкие двери.

– Почему тогда они открыты? – спросил я.

До музея и впрямь было совсем недалеко. И выглядел он внушительно. И восставших между нами и музеем не было. Пока ещё не было.

– Никто не успел добежать, – сказала Ольга. – А мы успеем. Мы закроемся и пересидим. Они уйдут.

– Они не уйдут, – сказал я. – Как только увидят нас – будут искать лазейку. Будут ломать двери и окна. Рано или поздно прорвутся.

– Нет, – сказала Ольга. Она прижимала сына к себе, тот не спал, но молчал, словно понимал серьёзность происходящего. Только смотрел на меня. Будто просил о чём-то.

То ли согласиться с Ольгой. То ли, наоборот, переубедить её.

– Ольга…

– Мы остаёмся, – твёрдо сказала жена. – Я решила.

Может быть, была виновата усталость. Может быть, уходящее время, последние секунды, пока восставших не было рядом.

– Ты не можешь решать за сына, – сказал я. – Хочешь – оставайся, а мы убежим. Поняла?

Ну она же не могла на это согласиться. Верно?

Мы бы убежали.

А потом я извинился бы за резкий тон.

– Это ты не можешь решать за моего сына, – сказала Ольга, и лицо у неё побелело.

– Очень даже могу, – сказал я. – Это наш сын. Общий.

– Не твой, – сказала Ольга.

– Как это – не мой?

– Это мой сын. И Андрея.

– Какого Андрея?

– Помнишь, я встречалась? Андрей. Из банка.

– У вас же всё было несерьёзно, – пробормотал я. – И ты же с ним перестала… встречаться… когда мы познакомились…

– Не сразу, – сказала Ольга, глядя мне в глаза. – Я между вами выбирала. Забеременела от него, но он сказал, что жениться не намерен. Пришлось выбрать тебя. Извини. Но это не твой ребёнок, и ты не имеешь права рисковать его жизнью.

Я молчал. Было так тихо, что даже в ушах звенело.

Только зачем-то завывал однорукий восставший, бродящий среди танков.

– Уэ-э-э! Уэ-э-э!

Вот зачем он это делает?

Других зовёт?

– Ты извини, но так часто случается, – сказала Ольга.

Я переложил тесак в левую руку и очень спокойно дал Ольге пощёчину.

Она замолчала. Смотрела на меня, будто не веря в произошедшее.

Мы даже не ругались никогда.

Ребёнок на груди у Ольги тихо захныкал.