Сергей Галихин - Эра Водолея, или Каждый имеет право знать [СИ]

Зубков уже хотел ударить гада в ухо, но тут загремела мебель и пузана схватили за руки два молодых парня, у которых голова, минуя шею, сразу переходила в плечи. Пузан было дернулся, но его мягко стукнули тыльной стороной кулака по макушке, и он повис на молодых и крепких руках.

— Это что еще за бардак? — гремела на весь зал Алла, быстро приближаясь к эпицентру беспорядка.

За Аллой шли еще двое крепких молодых ребят. Только сейчас Зубков заметил, что они были одеты в одинаковые белые футболки и тренировочные штаны с белыми полосками во всю длину штанин. Объяснения были получены вместе с удостоверением полковника СГБ и улыбкой дяди Юры. Инцидент был исчерпан. Возмутителей спокойствия взяли за руки и за ноги и понесли к выходу. Юморист трубач медленно заиграл похоронный марш.

В нужный момент вступили литавры.

Через минуту оркестр снова заиграл задорную мелодию, и ночная жизнь вошла в привычное русло.

— Уроды, — обиделся Боря. — Зачем бутылку-то кидать было?

А если бы в голову кому попали?

— Кстян, — промычал уже сильно пьяный Данилыч и про-тянул к нему расто-пыренную пятерню. — Уажаю.

— Ну что, — сказал Боря, — на посошок? И надо Данилыча домой отвезти…

Выпив, Боря попрощался и практически поволок Данилыча к выходу. В этот момент по лестнице со второго этажа спускались две женщины, и, заметив их, дядя Юра расплылся в улыбке. Одной из них было лет сорок, другой, наверное, не больше двадцати. Дама постарше была одета в черное платье до колен с глубоким вырезом на пышной груди. Ее молоденькая спутница смахивала на школьницу. Клетчатая темно-красная, со складками, юбочка чуть выше колен, белая блузка с расстегнутыми на груди пуговками. Круглое личико, светлые волосы, схваченные на затылке черной резинкой.

— Стел-лоч-ка, — пропел Чуев, когда женщины подошли к столу. — Как же я по тебе соскучился.

— Иду, мой хороший, — ласково ответила та, что была постарше. — Иду.

Костя понял, что вторая — это Машенька. Машенька была весьма хороша, только красной шапочки не хватало и лукошка с пирожками для бабушки. Чуев поднялся навстречу к Стелле. Костя посмотрел на него и тоже встал. Дядя Юра поцеловал Стеллу в щечку, а затем и Машеньку.

— Давно тебя не было видно, — сказала Машенька.

— Лечился. Познакомьтесь. Мой товарищ по лечению — Константин.

— Какой красавчик, — улыбнулась Стелла. — Стелла.

— Маша.

— Номера готовы? — спросил Чуев.

— Конечно, готовы, — улыбнулась Стелла.

— Так чего же мы стоим? — удивился дядя Юра и повернулся к Маше: — Машенька, очень тяжелый случай, — кивнул он на Костю. — У человека отшибло всю память. Тридцать лет прожил и ничего не помнит. Ты уж постарайся…

Дядя Юра не договорил. Он лишь улыбнулся и, обняв Стеллу за талию, пошел к лестнице, ведущей на второй этаж.

— Счет мне, — крикнул дядя Юра с лестницы и поцеловал Стеллу в шею. Машенька кивнула головой и посмотрела на Костю.

— Ну что, — улыбнулась Машенька, — пошли восстанавливать память?

Машенька взяла Костю за руку и повела на второй этаж. В зале народ веселился от души. Оркестр весь вечер выдавал заводные мотивчики.

Комнатка, в которую Машенька привела Зубкова, была оклеена дешевыми, но не противными обоями и имела размер три на пять метров. Посреди комнаты стояла кровать. Плафон с одной лампочкой, висящий под потолком, давал слабое освещение. Рядом с входной дверью были двери в туалет и ванную, а напротив небольшое окно, плотно занавешенное шторой. Зубков подошел к окну, чуть отодвинул штору и, взглянув на улицу, отошел от него и сел на кровать. Кровать без скрипа туго прогнулась под ним. Машенька закрыла дверь на щеколду, обошла вокруг кровати, распустив волосы, села Косте на колени, качнув своей молодой, упругой грудью к его носу. Костя посмотрел ей в глаза и, взяв руками за попку, притянул к себе поближе. Внутри у него что-то зашевелилось, появилось приятное головокружение. Машенька расстегнула пуговицу его рубашки. Затем вторую…

— Как зовут твоего приятеля? — спросила Машенька, продолжая неторопливо расстегивать пуговицы на Костиной рубашке.

— Ты же его знаешь, — ответил Костя, чуть сжимая пальцами упругие ягодицы.

— Да нет, — усмехнулась Машенька, — я про половой член.

— А-а… — понял Костя. — Его зовут член. Или, если официально, пенис.

— Пенис?.. — задумалась Машенька и, посмотрев в потолок, перестала расстегивать пуговицы. — Как же ты с ним разговариваешь?..

— Что? — опять не понял Зубков. — А что, с ним нужно разговаривать?

— Ну… некоторые разговаривают. Дают имена…

— Какие, например?

— Ну, там… Железный Феликс, Шалунишка, — не спеша перечисляла Машенька, напрягая память, — Келдыш, Солдат, Малыш, Кегля, Тушканчик, Бориска, Живчик.

— Хм-хм. Ну… Феликс — еще куда ни шло, а вот насчет железного… это он тебе приврал.

— Я и сама знаю, — сказала Машенька. — Две минуты — и на боковую.

— Ну а у тебя как ее зовут? Дразнилка?

— Киска, — улыбнулась Машенька, кокетливо склонив голову набок.

— И о чем же вы с ней беседуете?

— Так… о разном… я ее люблю… глажу…

— Гладишь? — поднял брови Костя. — Вообще-то это называется мастурбацией, а не беседой. Хотя… — вздохнул он, — какой собеседник попадется. В этом обществе мастурбация и дискуссия, судя по всему, обозначают одно и то же.

— Как это? — удивилась Машенька.

— Движение есть, а дети не рождаются.

— Как в буддизме, — сказала Машенька и нежно поцеловала Костю в нижнюю губу. — Главное — процесс.

— Че-го? — от услышанного Костя перестал мять Машенькины ягодицы и чуть не открыл рот.

— Я сейчас тебе все объясню, — прошептала Машенька и мягко повалила Костю на кровать.

В зале уронили что-то тяжелое, и грохот смешался со звоном стеклянных осколков. За стеной послышалось рычание. Зубков успел разобрать голос Чуева. Со следующей секунды он перестал воспринимать окружающий мир, кроме того, что было в этой маленькой комнатке.

Недалеко от стен Кремля, напротив Большого Каменного моста, закрытый белой материей, стоял памятник последнему императору. Справа от памятника за ночь выросла временная трибуна. Открытие памятника должно было состояться через полчаса. Журналисты толпились возле трибуны с самого утра. Десять минут назад начали подтягиваться официальные лица. Префекты, супрефекты, министр культуры, президент Академии изящных искусств, он же и автор памятника. Все ждали приезда мэра. Ходили даже слухи, что на открытие памятника обещал приехать президент. Освящать памятник должен был сам патриарх. Толпа зевак и идейных зрителей каждые полчаса увеличивалась вдвое. Телевизионщики устанавливали и настраивали телекамеры, кинохроникеры — киношную аппаратуру, фотокорреспонденты занимали удобные для съемки места. Газетчики кучковались по интересам, курили и просто трепались.